Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

Первым прецедентом использования российских войск в протекторатах стало участие их в подавлении восстания Абд ал-Малика Катта-туры, старшего сына эмира Музаффара, причем, как уже отмечалось, туркестанский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман сделал это не сразу, а лишь убедившись, что мятежный царевич является креатурой враждебных Бухаре беков и властей Британской Индии. После этого было довольно просто договориться с Музаффаром и оказать ему помощь — как другу и союзнику России, который, к тому же, сам направил письмо начальнику Туркестанского края [Логофет, 1911а, с. 28–29; Сами, 1962, с. 98].

Как уже говорилось выше, договор с Бухарой 1868 г. (как и последующие договоры с Хивой и Бухарой 1868 г.) не содержал никаких положений о формальном установлении протектората Российской империи над эмиратом. Более того, юридически это было соглашение о торговле и предоставлении российским подданным льгот именно в этой сфере на территории эмирата [Ремез, 1922, прил., с. 32]. Естественно, ни о какой регламентации применения русских войск в юридически независимом государстве речи не шло. Тем не менее действия российских военных отрядов против мятежного Катта-туры стали именно тем прецедентом, на который и в дальнейшем опирались власти Русского Туркестана в чрезвычайных обстоятельствах. И одним из официальных оснований для введения российских войск в протектораты становилось их официальное «приглашение» со стороны местных правителей — верных друзей России.

Уже на основе событий 1868–1869 гг. русские войска вновь были использованы в интересах бухарского эмира Музаффара год спустя — для борьбы с шахрисябзскими правителями Баба-беком и Джура-беком, которые сначала поддержали Катта-туру в борьбе с отцом, а затем открыто отказались признавать власть бухарского монарха [Айни, 1975, с. 288–289; Сами, 1962, с. 100–104; Терентьев, 1906а, с. 500–501].

Надо сказать, что введению российских войск в эмират и их использованию против гиссарских беков предшествовала значительная аналитическая работа: имперские чиновники провели достаточно серьезное исследование, чтобы понять, насколько обоснованы претензии бухарского эмира на Шахрисябз. Очень кстати оказались сведения российских дипломатов и путешественников, побывавших в Бухарском эмирате еще до установления протектората и отмечавших, что в прежние времена этот обширный регион являлся частью эмирата (см. подробнее: [Маликов, 2015]). Тем не менее поначалу, как и в случае с Катта-турой, К. П. фон Кауфман предпочел тактику нейтралитета и даже заключил с Шахрисябзом (в лице Джура-бека) отдельный мирный договор — точно так же, как с Бухарой [Гедин, 1899, с. 57–58]. И лишь после его нарушения местными правителями, когда стало очевидным, что продолжение пребывания у власти агрессивных Баба-бека и Джура-бека грозит нестабильностью не только эмирату, но и граничившим с ними областям самой Российской империи, в 1870 г. крупный российский отряд под командованием генерала А. К. Абрамова вторгся в шахрисябзские владения, разгромил небольшие и наспех собранные войска беков и обеспечил присоединение этого региона к Бухаре. Мятежные беки бежали в пределы Кокандского ханства, но хан Худояр, также признавший протекторат России, выдал их России, где они, впрочем, сумели сделать неплохую военную карьеру [Логофет, 1911а, с. 30–32; Сами, 1962, с. 114–115; Россия — Средняя Азия, 2011а, с. 309–314; Терентьев, 1906а, с. 501–510].

Практически аналогичным образом русские войска были использованы в Хивинском ханстве против туркмен-йомудов в ходе Хивинского похода 1873 г. Правда, в отличие от Бухары, к моменту проведения боевых действий с этим среднеазиатским государством не было заключено никакого договора — даже торгового, как с Бухарой в 1868 г., — и, следовательно, все формальные вопросы о возможности оказания помощи хивинскому хану решались на основе исключительно устных договоренностей с ним и его представителями.