Российский хадж. Империя и паломничество в Мекку

Предложение Игнатьева было, как кажется, спровоцировано не каким-либо единичным событием, а скорее серией событий и общим ощущением выхода ситуации из-под контроля. В 1870 году паломник-черкес по имени Цук Боренов пропал без вести в Аравии, предположительно погиб. Игнатьев расследовал это дело и попытался вернуть наследникам Боренова его имущество. В результате он обнаружил ужасающие подробности острого жилищного кризиса, поражающего Константинополь в сезон хаджа, и страданий российских мусульманских паломников в этом городе. В ответ на запрос семьи Боренова из Екатеринодара (его родного города к северу от Черного моря), присланный через местных русских чиновников и наместника в Тифлисе, Игнатьев отправил консульских агентов в константинопольские текке для расследования бореновского дела и розыска его имущества. Агенты вернулись с пустыми руками и пугающими рассказами о ветхих, грязных постоялых дворах, где жило большинство российских паломников164.

Случай Боренова не был исключением. К началу 1870-х годов Игнатьев был завален прошениями о расследовании и разрешении дел с участием паломников в османских владениях. Многие из этих прошений присылали русские чиновники на Кавказе в интересах мусульман, состоявших под их управлением, – чиновники просили Игнатьева расследовать, что произошло с родственниками этих мусульман, не вернувшимися из хаджа, и какова судьба их имущества. Дела о наследстве паломников, умерших в османских владениях, ранее велись османскими властями и традиционно были соблазнительным источником дохода для продажных чиновников. Но мусульмане – подданные России, многие из которых, будучи уроженцами Кавказа и Центральной Азии, стали подданными лишь недавно, все чаще обращались за разрешением своих дел к русским дипломатам несомненно рассчитывая, что те скорее добьются успеха. Это давало России шансы усилить влияние на хадж и побудить мусульман опираться в ходе паломничества на поддержку со стороны России и ее институтов, но также требовало серьезных усилий и затрат от посольства в Константинополе. В 1871 году Игнатьев писал в МИД, что одним из главных затруднений для него в наследственных делах наподобие бореновского было отсутствие постоянного консула в Джидде, где умирали многие российские паломники165.

Игнатьев также получал просьбы мусульман-паломников о финансовой помощи, поступавшие и из других частей Османской империи. Одно из таких прошений пришло в 1871 году из Суэца от шести мусульман с Кавказа, которые застряли там без копейки денег. Они апеллировали к «известной доброте» Игнатьева «безразлично к всем русским» и просили его как «защитника русских на Бусурманской земле» оплатить им дорогу из Суэца в Россию, чем явно выдавали свою интерпретацию российской дипломатической защиты как частично экономической привилегии. Это также было не единичным случаем, а проявлением широко распространенной и все более обременительной модели поведения. Игнатьев сообщил в МИД, что паломники становятся «тяжелым бременем для наших посольства и консульств на Востоке», вынужденных помогать им деньгами, невзирая на нехватку необходимых средств166.

В начале 1871 года Игнатьев получил жалобу османского великого визиря о группе из 2 тысяч мусульман-паломников с Кавказа, явившихся в Константинополь по пути в Мекку. Османские власти задержали их и обнаружили, что те вооружены до зубов кинжалами, ножами, пистолетами и ружьями, которые собирались продать для возмещения дорожных расходов. У одного паломника власти нашли 300 ружей. Великий визирь указывал, что это угрожает безопасности Османской империи, и требовал, чтобы Игнатьев заставил русское правительство ужесточить пограничный контроль. Один этот эпизод открыл Игнатьеву, насколько легко российские мусульмане пересекают слабоохраняемые границы империи. Несомненно, у него усилилось ощущение, что поток паломников неуправляем, неостановим и неконтролируем167.