Коцебу считал, что указ 1872 года подрывает его власть над мусульманами и усилия по воспитанию в них лояльности к русским законам и учреждениям. Он писал: «Всякое новое стеснение в удовлетворении желания их поклониться Гробу Магомета… может только усилить это желание и породить стремление к удовлетворению в обход закона»173
. Он также указывал на региональные особенности проблем, связанных с хаджем. Проблемы в Константинополе создавали мусульмане не из его, Коцебу, региона. Жалобы Игнатьева касались почти исключительно мусульман с Кавказа, которые были многочисленны, бедны и «служили бременем… для наших консульств на Востоке». Паломники из Новороссии, региона под управлением Коцебу, напротив, не вызывали беспокойства. Лишь немногие из них совершали хадж – от 60 до 80 человек в год, и это были в основном состоятельные элитарии, которые использовали в поездке свои собственные неформальные связи и средства и потому ничего не просили в русских консульствах. Коцебу также отвергал предложение Игнатьева отвращать мусульман от хаджа увеличением паспортной пошлины и требованием 100-рублевого залога. Эта мера, доказывал Коцебу, будет иметь нежелательные последствия. Пошлина будет недостаточной для удержания паломников дома, но покажется попыткой «стеснять их в религиозных стремлениях»174.Протесты Коцебу против указа 1872 года и его заботы о поддержании стабильности, несомненно, были связаны с более общей проблемой беспорядков в его регионе, вызванных растущим антисемитизмом и насилием против евреев. Всего год назад, в 1871-м, разразился крупный еврейский погром в Одессе, городе с быстрорастущим еврейским населением. К концу XIX века евреи составляли около трети населения Одессы. Этот же город служил и главным транзитным пунктом для мусульман-паломников, плывших через Черное море. Очевидно, что на протесты Коцебу против указа 1872 года повлияло это обстоятельство, а также, возможно, страх перед перерастанием антисемитских погромов в более массовые беспорядки – с участием еще и мусульман175
.Сопротивление Коцебу, Кауфмана и других чиновников свидетельствует об одной из главных трудностей, с которой столкнулась Россия в попытках контролировать хадж. Будучи многосторонним явлением, хадж имел религиозные, политические, экономические и стратегические аспекты. Русские власти по необходимости воспринимали его сквозь призмы своих собственных локальных проблем и актуальных повесток. Из-за этого царским чиновникам было исключительно трудно прийти к консенсусу по поводу того, чтó хадж означает для империи и какого рода политику они должны разрабатывать и применять на практике. Разумеется, не все царские чиновники воспринимали хадж полностью негативно. Например, Коцебу аргументировал свои возражения против правительственных ограничений хаджа по сути тем, что инструментализация хаджа дала бы России новые возможности: дозволив мусульманам эту форму мобильности и влияя на нее, Россия могла бы укрепить свою имперскую власть и контроль над мусульманскими народами.
И все же согласия по этим пунктам между царскими чиновниками не было, не считая того общего мнения, что правительство не может игнорировать хадж и вынуждено как-то на него реагировать. Эти конфликты между целями региональных властей и центральными имперскими программами сохранялись и продолжали осложнять действия правительства в отношении хаджа.
Понимая, что хадж не остановить и что русские чиновники в мусульманских регионах империи все более склонны в интересах интеграции и управления свободно отпускать паломников в Мекку, высшие сановники МИДа и МВД начали обсуждать способы поставить хадж под государственный патронат и контроль, вместо того чтобы ограничивать его. Для этого им в первую очередь требовалось познакомиться с его географическими основами и существующими сетевыми структурами, которыми пользовались российские мусульмане в поездках в Мекку и обратно.