Российский колокол, 2015 № 4

Прошло некоторое время. Воспитателям стало спокойнее. Но наше волнение переместилось в спор за дежурство. Раньше в этом была очередность. Теперь она поломалась. Претендентов на желанные обязанности двух помощников всякий раз оказывалось больше. Воспитатели радовались такому соперничеству, принимая его за рвение, и часто из поднятого леса рук на вопрос: «Кто дежурный?» – выбирали просто тех, кто оказывался пошустрее.

Но мы-то знали, почему мы старались не пропустить мимо ушей этот вопрос. Дежурный помощник имел возможность рядом со своей тарелкой положить горбушку, да еще потолще других. И это право никем не оспаривалось. Оно даже считалось заслуженным: ведь помогали. Вот только возможность заслужить его для некоторых сильно убавилась. И однажды, когда Прасковья Яковлевна в очередной раз к нам заглянула, чтобы посмотреть, как идет подготовка к обеду, она громко удивилась:

– Что это ты, Петя, опять дежурный? Ты ж, по-моему, три или четыре дня назад был помощником?

– Да он всегда лезет, – раздалось несколько голосов в подтверждение сделанного замечания.

Прасковья Яковлевна удивилась теперь этой дружной себе поддержке. Она оглядела ребят. Почувствовалось, что тревога передалась и ей. Она только не угадывала ее смысла. Сама чуткая к несправедливости, она, как и дети, насторожилась.

– Значит, я не ошиблась, ребята, что Петя недавно был дежурным?

– Не-е-ет! – ответили мы дружным хором.

– А чья сегодня очередь?

В ответ вскинулось несколько рук тех, которые давно уже пропустили свою очередь и каждый день считали для себя очередным.

Прасковья Яковлевна, видать, не ожидала и этого. Она молча постояла, потом повернулась к воспитательнице и спросила:

– Кто сегодня по списку?

– Сейчас посмотрю…

Кажется, впервые Прасковья Яковлевна нахмурилась. Затем сказала:

– Пожалуйста, впредь без любимчиков! Следите за очередностью, чтобы дети росли спокойными. Надорвать ребенка можно быстро, вот поправить потом – долго.

Вряд ли Прасковья Яковлевна поняла всю подоплеку того происшествия. Скорее всего, педагогическое чутье или жизненный опыт подсказали ей правильный ход, правильный – в смысле сохранения равенства детей перед общим порядком. Но так состоялась маленькая победа более слабых, объединивших свой крик, над более сильными, выскочками.

Когда я сегодня вспоминаю и осмысливаю этот эпизод, я нахожу его потрясающе ценным… для общества. Да, да, общество должно учиться на примере детей. Этот пример показывает, что самотек ведет к конфликтам. Люди ведь разные уже с детства. Одни приемлют общие правила, другим они поперек горла, и собственная потребность толкает их к нарушению порядка ради своего преимущественного удовлетворения. Самотек – это борьба. А если самотек происходит в утяжеленных условиях, это – борьба вдвойне. Великая Отечественная поэтому переходила в войну и междоусобную, даже на уровне детей.

Не улыбайтесь! Люди борются всегда. И чтобы эта борьба не превратилась постепенно в горячую войну между классами или государствами, самотек и стихию надо обуздывать. Борьба за видовое выживание произвела нас в люди. Борьба за лучшую жизнь для себя превращает нас в конкурентов и соперников, порой более жестоких, чем звери. И отменить это нельзя. Весь вопрос в том, на чьей стороне власть, кого она поддерживает. Власть – это заведующая, распорядительница. Хорошо, когда там есть Прасковья Яковлевна [это не вымышленное, реальное лицо). А коли там подвизается «отец народов» или «президент всея Руси»? Вот и получаются тогда массовые репрессии по доносам или разграбление народного богатства шустрыми выскочками. Если хотите понять общество, почаще вглядывайтесь в поведение детей. Борьба за горбушку продолжается. Только на другом уровне. И конца этому не видно.

А мне тогда пришлось напрямую схлестнуться с этим Петькой.

В свои шесть лет Петя был уже довольно нахальным и пронырливым малым. Я числил его своим недругом, поскольку не раз был им бит. Даже после того, как его остепенила Прасковья Яковлевна, он не угомонился и нашел новый способ добиваться себе преимуществ, то бишь горбушек. После команды садиться он в общей сутолоке все-таки успевал оказаться возле своего стола чуть раньше и, высмотрев, кому поблизости досталась горбушка, быстро менял ее со своим куском хлеба. Я не раз замечал его за этим действом, но не знал, как поступить самому. Ябедничать не умел, а придумать что-нибудь не получалось. А потом и забывалось быстро. Дети ведь живут в непосредственности, и сознательная установка, даже когда обещают не писаться, весьма неустойчива.

Но на этот раз он схватил себе и поменял мою горбушку. Ему даже пришлось за ней тянуться. Я едва не задохнулся от возмущения. Но быстро нашелся, что сделать, и, выхватив из-под его руки свою горбушку, его кусок хлеба бросил ему прямо в тарелку с супом.

Я ожидал схватки или тычка, но горбушку не выпускал из руки. К величайшему изумлению, Петя в драку не полез, а начал ябедничать, да еще плаксивым голосом, которого я за ним раньше не замечал:

– Юрия Львовна, а чего Бойков хлебом в тарелку кидается?