Особое место ПДР в российской многопартийности определялось категорическим неприятием насилия как «сверху», так и «снизу»: предложенная ею модель модернизации России представляла собой один из вариантов синтеза либеральных и демократических идей. Идеологи «дем-реформаторов» явились к тому же первопроходцами в создании «партии нового типа», фактически пытаясь реализовать «сетевой» принцип ее построения. Программно-организационные и тактические установки ПДР получили впоследствии наиболее заметное воплощение и развитие в деятельности Партии мирного обновления и Партии прогрессистов, обозначивших центристское течение в русском либерализме начала XX века.
Арсеньев являлся автором политической программы ПДР, а также большинства передовых статей по вопросам политической жизни России в газете «Страна», ставшей наряду с «Вестником Европы» неофициальным органом «демреформаторов». По-прежнему в центре внимания Арсеньева оставались вопросы обеспечения насущных нужд народных масс: служение их интересам, по его мнению, требует «такого распоряжения средствами народа, которое не налагало бы тяжкого бремени на неимущих и малоимущих; оно требует такого вмешательства в экономическую жизнь, которое ограждало бы права труда в различных его видах и формах».
Арсеньев признавал «допустимость и справедливость» частичного отчуждения земли у помещиков в ходе неизбежной аграрной реформы: «Можно спорить о целесообразности такой меры, о ее практической осуществимости и государственной необходимости – но нельзя отрицать ее легальность, ее юридическую корректность». Арсеньев был убежден в том, что опыт крестьянской реформы 1861 года был применим и в конкретных условиях России начала 1900-х годов («в таких же – или еще больших – размерах, на таких же основаниях и с таким же правом»). При этом он считал полезным перенесение этого вопроса с юридической почвы на почву политическую и экономическую: «Законы пишутся и издаются в виду ближайшего, а не отдаленного будущего. Если настоятельная крестьянская нужда может быть удовлетворена принудительным отчуждением значительной доли частновладельческих земель, то против этой меры нельзя возражать указанием на вероятную или хотя бы неизбежную недостаточность ее впоследствии. С изменением условий изменяются и потребности, и способы удовлетворения потребностей… Нет надобности, поэтому, жертвовать реальными интересами живущих ради предполагаемых интересов еще не родившихся поколений». Что касается пользы сохранения «культурных» хозяйств, Арсеньев не сомневался, что живущие по соседству с ними крестьяне без труда поймут это.
Весной 1906 года, в период предвыборной кампании в I Государственную думу, Арсеньев высказался против идеи бойкота выборов. Что же касается перспектив собственного участия в работе первого российского парламента, то, реально оценивая ситуацию, он признавал: «Никаких шансов на избрание. <…> В Лужском уезде и во влиятельных губернских земских кружках преобладает „Союз 17 октября“, а в Петербурге он разделяет влияние с Конституционно-демократической партией. Я об этом впрочем отнюдь не жалею, потому что и возраст, и расстроенный слух, и слабый голос делают меня непригодным к этой обязанности».
На выборах в I Думу имя Арсеньева было включено в списки выборщиков Петербургским комитетом Конституционно-демократической партии. В прессе отмечалось, что его безупречная репутация не требует дополнительной рекламы, однако в Думу он все-таки не был избран. На завершающем этапе выборов во II Думу он также потерпел поражение, оказавшись слишком умеренным для петербургских избирателей. Согласно своей привычке «не отступать перед возможным или даже вероятным поражением» Арсеньев участвовал и в следующей избирательной кампании, осенью 1907 года, однако и на этот раз успеха не имел.