Обращая внимание на уникальность российского опыта перехода от неограниченной монархии к конституционализму, Арсеньев напоминал, что в Западной Европе подобная трансформация получила в свое время принципиально иную оценку: никто не сомневался в том, что переход состоялся, а значит, возвращение к прежнему государственному порядку возможно лишь путем насилия, а не путем закона. «Ненормальность» функционирования правительственного механизма в России Арсеньев подтверждал, проводя сравнение отечественного опыта государственного управления с западным и по ряду других характеристик. Так, на фоне поразительно быстрых перемен в российском правительстве на протяжении 1916 года он обращал внимание на длительность пребывания у руля исполнительной власти английских политиков, таких как Г.Г. Асквит, занимавший кресло премьер-министра с 1908 по 1916 год, а также Д. Ллойд-Джордж (с 1905 года – член правительства, с 1916 года – премьер-министр). Арсеньев также отмечал разнообразие политических взглядов, представленных в правительствах союзных держав и довольно полно отражавших палитру политической жизни этих стран. Однако больше всего удручало Арсеньева различие между российским и западными правительствами по признаку компетентности министров. Сравнивая в этой связи «сделанное и делаемое во время войны в Англии и в России», Арсеньев замечал: «там – решительная постановка неожиданно возникших задач и смелый приступ к их исполнению, здесь – запоздалое, неполное признание их неотложности и колебания при переходе от мысли к делу». «Напрасно было бы искать в наших правительственных сферах таких богато одаренных людей, как Асквит, Ллойд-Джордж, Мак-Кеннан, Бальфур – в Англии, Бриан, Вивиани, Рибо – во Франции, – объяснял публицист сложившуюся ситуацию. – А между тем в беспримерно тяжелое время, какое теперь переживает Россия, более чем когда-либо важно было бы сосредоточение власти в руках министерства, которое можно было бы назвать, по образцу английского кабинета 1806 года, „ministry of all the talents“». Обозначая таким образом одну из целей назревшей реформы исполнительной власти, Арсеньев вместе с тем осознавал трудность (фактически – невозможность) ее осуществления, поскольку система государственной службы, существовавшая в предшествовавшие «годы застоя и реакции», в принципе исключала возможность формирования качественно новой «породы» управленцев, так как «не могла воспитать ни инициативы, ни творчества, ни способности откликаться на постоянно растущие и усложняющиеся требования жизни».
Отчасти соглашаясь с критиками Манифеста 17 октября 1905 года, Арсеньев считал «поистине несчастьем для России» недостаточно определенную
Признавая одной из причин подобной ситуации «чрезмерно долгие перерывы законодательной сессии», он видел корень проблемы в устойчивости традиций и взглядов правительственной бюрократии, стремившейся под покровом либеральной риторики (словами о сплочении власти с обществом как залоге плодотворной деятельности правительства, провозглашении Государственной думы крупной творческой силой и т. д.) сохранить монополию на высшую государственную мудрость: «Вынужденная при новом политическом строе допустить участие общественных сил в государственной работе, бюрократия не могла не стремиться к уменьшению размеров, к сдерживанию его – и одно из средств, ведущих к этой цели ею было найдено в статье 87-й, перетолкованной ad hoc или просто обращенной во флаг, под которым провозится желанный товар».