Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Несколько более сложным представлялось ему решение вопроса о контрибуциях. «Под именем контрибуции налагаемой, по окончании войны, на побежденную сторону, понимается обыкновенно вознаграждение победителя за военные издержки, к которому иногда присоединяется произвольно, по праву сильного определяемая, гораздо более значительная сумма», – констатировал публицист, приходя, по его мнению, к закономерному выводу о том, что отказ от подобного рода контрибуции (фактически – «дани») соответствовал бы чувству «элементарной политической честности», а также новому, «освященному» революцией идеалу международных отношений. «Другое дело – вознаграждение за потери, понесенные населением во время войны вследствие явного, ничем не оправдываемого и прямо противоречащего общепринятым правовым нормам злоупотребления силой», – развивал свою мысль Арсеньев. И далее: «Покрытие хотя бы части неимоверно тяжелых потерь, причиненных нашествием германских и австрийских войск, не имело бы ничего общего с контрибуцией в одиозном значении этого слова; самые его размеры могли бы быть установлены в таком порядке, который исключал бы возможность „грабительского“ произвола».

Обращение при анализе ситуации в России к истории революционных эпох в других странах – характерный «тренд» отечественной политической прессы после февраля 1917 года. Публицистика Арсеньева, глубокого знатока всемирной истории, являла собой, пожалуй, своего рода эталон этого жанра. Сравнивая революцию в России с февральской революцией 1848 года во Франции, он отмечал значительно большую сложность задач, которые предстояло решить «нашему Временному правительству» в связи с созывом Учредительного собрания. Преимуществами аналогичной ситуации во Франции, по его словам, являлись «сравнительно небольшое пространство страны, сравнительная немногочисленность, однородность и культурность ее населения, значительное число территориальных единиц, гораздо более, чем наши губернии, приспособленных к обращению в избирательные единицы, повсеместное и давнее распространение более или менее независимых органов печати, более или менее организованные партийные кадры, многолетняя привычка к политической жизни, далеко не вполне свободной, но все же не сдавленной безграничным произволом». К тому же, подчеркивал публицист, Франция «целые десятилетия до 1848 пользовалась благами мира», в отличие от России, «почти три года страдающей от войны, беспримерной по своей жестокости и изнурительности». Все это объясняло тот факт, что подготовка к выборам заняла во Франции всего два месяца. Отводя подобной работе в России «гораздо более продолжительное время», Арсеньев выступал против поспешного созыва «первого всероссийского парламента, созданного революцией и призванного упрочить лучшие ее результаты, – парламента, который должен быть свободным, чтобы положить основание свободе». По его убеждению, работа Учредительного собрания должна была совершаться «в сравнительно успокоившейся стране, не встречая ни угроз, ни искусственных задержек, ни упорного непонимания».

Публицист особо подчеркивал «отличие нашего временного правительства от своего французского прототипа» – «широко и глубоко идущую созидательную работу». В отличие от ситуации во Франции в 1848 году, Арсеньев видел в России весной 1917 года реальные предпосылки для того, чтобы привести страну в «спасительную гавань Учредительного собрания» путем соглашения и уступок между политическими силами в составе Временного правительства, которое с самого начала направляло свою работу в целом «по социалистическому руслу». По его мнению, «живым символом единения» между элементами, выдвинутыми революцией на первый план и воплотившими в себе влияние и власть, являлся А.Ф. Керенский – одновременно член Временного правительства и представитель Исполнительного комитета Государственной думы и Совета рабочих и солдатских депутатов. Оптимизм публициста подкрепляли и выступления лидеров меньшевиков И.Г. Церетели, Г.В. Плеханова, которые указывали на эффективность объединения усилий пролетариата и «буржуазных классов» в целях укрепления нового демократического строя, недопустимость борьбы за власть. Арсеньев обращал внимание и на «третью силу», не менее важную в процессе построения новой России, – кооперацию. Он солидаризировался с мнениями, прозвучавшими на кооперативном съезде (Е.Д. Кускова, А.И. Шингарев), согласно которым, «миссия кооперации в этот момент – быть цементом между различными партийными группами», и более того – «организующим началом мира».