Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Арсеньев был убежден, что бедствия гражданской войны не подлежат оправданию, даже если они обусловлены, согласно уверениям большевиков, стремлением к обеспечению блага народных масс. «Остается еще доказать, что иными средствами, помимо террора и гражданской войны, они достигнуты быть не могли и что достигнутое с помощью этих средств окажется неотъемлемым и безусловно прочным. Ни то, ни другое несомненным считать нельзя. Не был испытан путь мирных преобразований, не было дано Учредительному собранию приступить к исполнению его задачи; не принята в расчет возможность реакции, так часто, по свидетельству исторического опыта, следующей за торопливым разрушительным порывом. С этой точки зрения гражданская война, быть может, еще опаснее, чем террор. Принося обильные жертвы людьми, она расшатывает народное хозяйство и наносит трудно поправимый удар народному благосостоянию».

Показательно, что завершая записи в дневнике за 1918 год, Арсеньев (впервые за всю историю летописи своей жизни!) не нашел слов, чтобы выразить всю глубину переживаний и предчувствий в связи с «триумфальным шествием Советской власти» – итоги года так и остались не подведенными… К этому моменту и его собственная семья уже сполна ощутила на себе наступление «мучительного времени». Это – тягостная, в неведении, разлука с сыновьями, оказавшимися в конце концов в эмиграции, а также болезни и лишения, которые омрачали жизнь самого Арсеньева и остававшихся рядом с ним домочадцев (жены и дочери). В начале января 1918 года суровая необходимость («страшная дороговизна» и значительное сокращение семейного бюджета в связи с окончанием работы в Сенате и в качестве главного редактора «Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона») вынудила Арсеньевых сдать царскосельскую квартиру и переехать («в битком, до невозможности набитом вагоне», в сопровождении двух солдат, данных им в спутники квартиронанимателями) на постоянное место жительства «в деревню» (имение Покровское). О том, что ситуация была действительно отчаянная, говорит тот факт, что переселение состоялось несмотря на тревожное предчувствие («имение очевидно будет отобрано без вознаграждения»). Не остановила Арсеньевых и рискованность переезда в «Покровку» из-за разгула хулиганствующих элементов, одним из эпизодов которого стал «разгром» ворами деревенского дома Арсеньевых в декабре 1917 года.

Дневниковые записи периода Гражданской войны – еще одно свидетельство стойкости и верности Арсеньева собственным принципам, несмотря на слабеющие силы («доктор нашел, что увеличивающаяся моя слабость зависит от недостатка питания: необходимо мясо») и бытовые неурядицы («Керосина мало. <…> Очень тяжела необходимость проводить долгие часы в темноте <…>. Слишком много сплю, вследствие темноты. <…> Тоска…»). Последние земные заботы Константина Константиновича – это, прежде всего, поиск средств для содержания семьи. В этом немалую услугу оказала ему А.И. Ефрон, вдова издателя знаменитого Словаря, купившая у Арсеньева, хотя и по невысокой цене, акции издательского общества. Стимулом для занятий Арсеньева по составлению систематического каталога личной библиотеки (с июня 1918 года) стали его переговоры с Д.М. Пинесом о продаже собственного книжного собрания «Государственной библиотеке» (судя по всему, библиотеке Государственного Румянцевского музея). Договор о покупке книг спас Арсеньева от решительных действий представителей местной власти, явившихся вечером 19 февраля 1919 года к нему в дом с намерением опечатать библиотеку.

По-прежнему частыми гостями в доме Арсеньевых были священники. Их визиты и беседы с ними глава семьи отмечал в дневнике среди значимых событий своей жизни, наряду с посещением церковных служб и чтением ему супругой по вечерам духовной литературы. Поддержкой накануне ухода служило ему и творчество любимых поэтов («за последнее время многое выучил наизусть из Лермонтова и Некрасова»). Однако жизненные перипетии до последнего «не отпускали» его. Поразительно, но за две недели до смерти Арсеньев записал в дневнике, что вошел в состав местного (Нежадовского) сельского совета «в качестве председателя» (!). Неоднократные посещения его представителями милиции и налоговой службы «с требованием уплаты 50 % подоходного налога», взыскиваемого Царскосельским советом за 1917 год, побуждали Арсеньева, отстаивая свои права, вникать в «тонкости» большевистской юстиции: «читал „первый кодекс“ советских законов… книгу Стучки о новом суде». Однако «тяжба» с новыми властями, сопровождавшаяся «сильным пароксизмом грудной жабы» и общим резким ухудшением самочувствия, оказалась не под силу 82-летнему Арсеньеву.

Он умер во сне, в ночь на 22 марта 1919 года – либерал-государственник, обладатель редкого таланта служить «скрепой» общественных сил и, подобно компасу, указывать в любой ситуации путь к утверждению начал правды и справедливости.