Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

В.Ю. Скалой принадлежал к плеяде общественных деятелей, сформировавшихся в эпоху Великих реформ Александра II. До конца своих дней эти люди оставались хранителями идей прогресса на путях «мирного обновления» и общественной солидарности, защитниками идеи сильного государства, последовательно осуществляющего принцип социальной справедливости. Этим объясняется их «невписываемость» в жесткие рамки известных идейных направлений. «Западник, конституционалист, демократ» (Б.Б. Веселовский), «либерал-народник» (П.Б. Струве) – каждая из характеристик Скалона, данных ему сочувствующими современниками, содержит «зерно истины». Пожалуй, наиболее полная картина его своеобразного политического мировоззрения представлена в воспоминаниях А.Н. Максимова: «У него были нотки сочувствия славянофильству, и в то же время он был убежденным конституционалистом в самом подлинном смысле этого слова. Его можно было бы назвать до известной степени не только государственником, но и националистом, но его национализм свободно уживался с признанием чужого права, и потому он все время был горячим защитником неприкосновенности финляндской конституции от посягательств русской бюрократии, а в эпоху 1900–1905 годов одним из первых, и притом самым решительным образом, высказался в пользу автономии Польши. Он не был демократом в прямом смысле этого слова, но у него были самые подлинные и искренние симпатии к крестьянству, и последнему он уделял главную роль в будущем строительстве жизни России. Представитель в общем более умеренных оттенков политической мысли русского общества, он, однако, отнюдь не был в то же время и представителем буржуазного либерализма».

Подчеркивая многомерность и неоднозначность политического «направления» Скалона, Максимов считал необходимым заметить, что это своеобразие не имело ничего общего с «расплывчатостью или неустойчивостью» взглядов: «Человек, много читавший и много думавший, он хорошо проработал свою программу, и она действительно представляла у него нечто целостное, где все части были хорошо прилажены друг к другу и крепко спаяны между собою. К этому надо прибавить, что он был глубоко убежденный человек, умевший энергично отстаивать свои взгляды… Оставаясь всегда самим собою, стоя несколько особняком и не примыкая ни к одному из руководящих течений русской политической мысли, он тем не менее играл крупную роль в общественном движении своего времени и пользовался большим авторитетом».

«В общем, В.Ю. Скалой не дал всего того, что он мог бы дать и чего от него можно было бы ожидать»: подводя черту своим воспоминаниям о соратнике, Максимов указывал как на одну из причин жизненного итога Скалона недостаток у него «боевого темперамента», особенно в последние годы жизни. Однако главным препятствием для самореализации Скалона Максимов называл отсутствие надлежащего «простора для работы»: «Таким людям, как Скалой, было труднее всего развернуться при старом режиме, потому что и по своим взглядам, да и по своему характеру они больше всего тяготели к непосредственной практической работе, к прямому строительству жизни, а именно эти пути и были крепче всего закрыты. Свою молодость Скалой отдал земству, единственному уголку русской жизни, где старое самодержавие оставляло хоть маленький простор для практической работы. Но и от земской деятельности Скалой был отстранен в расцвете лет… Правда, Скалой оставался публицистом и почти до последних дней не покидал пера, но людей его типа литературная деятельность не могла удовлетворять полностью, потому что для них всего важнее было непосредственное претворение слова в дело…» «Не будем, однако, задаваться вопросом о том, что мог бы сделать В.Ю. Скалой при других условиях политической жизни, – завершал свои рассуждения о сподвижнике Максимов, – а удовольствуемся тем, что он действительно сделал. Этого достаточно, чтобы сохранить о нем теплую память».

В.Ю. Скалой был похоронен в своем имении Михайловское Ярославского уезда Ярославской губернии; могила его не сохранилась.

«Несостоятельность правительства и несостоятельность общества…» Владимир Михайлович Голицын

Нина Хайлова

«Краеугольный камень – правда, правда во всем… Искать ее, добиваться ее, вносить ее с собою, выражать и проводить ее – вот истинная цель всех деяний наших, нашего труда…» Несмотря на ее пафос, эта запись в дневнике князя Владимира Михайловича Голицына (1847–1932), московского губернатора (1887–1891) и московского городского головы (1897–1905), вполне адекватно выражает жизненное кредо автора, характеризует стиль его административной и общественной деятельности. Потомственный дворянин, представитель прославленного в российской истории рода, он родился в Париже 10 июля 1847 года, сохранив на всю жизнь особое отношение к этому городу – «камертону мировой культуры», средоточию «всех лучей света человеческого просвещения».