Не прерывалась связь Скалона и с газетой «Русские ведомости», печататься в которой он начал еще в первой половине 1870-х годов, а в 1883-м вошел в состав товарищества по ее изданию. Некоторое время он заведовал внутренним отделом газеты (совместно с М.А. Саблиным), а с середины 1890-х годов вел раздел «Земская хроника», регулярно предоставляя место на страницах авторитетной газеты для выступлений земских служащих. Именно в это время «Русские ведомости» стали приобретать либерально-демократический, в известной мере либерально-народнический характер.
Насыщенная публицистическая деятельность, многообразные связи с первопрестольной обусловили в 1899 году переезд В.Ю. Скалона в Москву после отставки со службы в чине действительного статского советника (1896). Сторонник «самодеятельности общества», Скалой в начале 1900-х годов был членом московского отдела Всероссийского общества народных университетов, почетным членом Московского общества сельского хозяйства. Однако главным делом его жизни продолжало оставаться сотрудничество в «Русских ведомостях». Утвержденный одним из официальных редакторов газеты, он по-прежнему ставил во главу угла поддержку земства. По мнению редакции, «для популяризации идеи земского самоуправления в нашем Отечестве никто не сделал больше Скалона». «Одно из первых мест в литературе о земстве и в земской публицистике» отводил ему и П.Б. Струве.
Вместе с тем еще современники отмечали, что значимость В.Ю. Скалона не ограничивается его вкладом в развитие местного самоуправления и публицистики. В частности, А.Н. Максимов, известный ученый, член ЦК кадетской партии, уже после Февральской революции 1917 года, выражая мнение многих, называл своего коллегу по работе в «Русских ведомостях» «одним из наиболее видных политических деятелей старой доконституционной России». Несмотря на то что сфера приложения их сил, замечал Максимов, в условиях самодержавия была ограничена участием в земстве и печати, труды этих людей были объединены «идеями общеполитического порядка» – создания народного представительства, «правовых основ для развития внутренней жизни». Поэтому не случайно, что в 1904 году, «на заре русского освобождения», именно Скалой первым в русской легальной печати поднял вопрос о созыве народного представительства («Русские ведомости». 1904.14 октября. № 286). Приветствуя политику доверия верховной власти к общественным учреждениям, провозглашенную тогда министром внутренних дел князем Святополк-Мирским, Скалой настаивал на необходимости превратить это доверие «из субъективного чувства отдельного лица в объективную правовую норму, обставленную настолько прочными гарантиями, чтобы отношения правительства к обществу не могли изменяться в зависимости от такой случайности, как перемена отдельных лиц во главе управления». Насущнейшей потребностью современности он называл «правильную постановку законодательной деятельности в смысле обеспечения ее сферы от вторжения администрации и придания ей большей жизненности»: «Ввиду последней необходимо предоставление участия в законодательной работе народным представителям. Пора, наконец, признать за русским народом право законно влиять на свои судьбы и на законодательное разрешение касающихся его жизненных вопросов… Русское общество страдает от неуверенности в завтрашнем дне. Нужно, чтобы кошмар, который давил его, больше не повторился».
Наблюдая стремительное развитие революции в России, начиная с осени 1904 года В.Ю. Скалой, как считал П.Б. Струве, не играл активной роли «в новейшем политическом движении». Однако верным это мнение можно признать только отчасти. Действительно, Скалой не счел для себя возможным вступить в ряды крупнейших либеральных партий; его имя не звучало с трибуны первого российского парламента. В начале 1906 года он оставил пост редактора «Русских ведомостей» и покинул Москву, поселившись в своем имении Михайловское в Ярославской губернии.
Сторонник исключительно мирного обновления Родины путем последовательного осуществления демократических реформ в интересах большинства населения, Скалой, казалось, «с некоторым недоумением и скептицизмом взирал на взбаламученное море политических страстей и партийной борьбы и не находил себе в нем места», – писал Струве, подчеркивая вместе с тем, что «это недоумение и скептицизм имели свои глубокие основания, и в них чувствовалась больше здоровая критика умудренного опытом деятеля, чем старческая усталость и желание покоя».