Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

При этом Долгоруков прекрасно понимал, что создание широкого антибольшевистского фронта чревато «естественной правизной», и призывал «не смущаться» этим, полагая допустимым для кадетов идти на ряд политических уступок. Он неоднократно подчеркивал в своих публичных выступлениях, что лишь та партия может считаться государственной, которая способна «в момент национальных потрясений» подняться на «надпартийную высоту общенациональных заданий», выставить «надпартийные лозунги, необходимые для спасения государства, хотя бы они и противоречили программным требованиям мирного времени».

Вместе с тем претерпевали несомненную эволюцию и взгляды самого Павла Долгорукова. Теперь он склонялся к пересмотру решений после-февральских партийных съездов об Учредительном собрании в пользу лозунга единоличной власти. Поначалу он делал оговорки, что выступает сторонником диктатуры, лишь «если она подпишется под нашими условиями», но к 1919 году встал на позиции безусловной поддержки военной диктатуры, видя в ней единственную власть, способную спасти Россию. «В разгар пожара, – писал Долгоруков, – не разбираются, хорош ли брандмейстер. Его вызывают, его ожидают, раз ему подчинена пожарная команда, и охотно вверяют его единоличной власти пылающее здание». И Деникина, и Колчака он оценивал как «желанных вождей», поскольку они, по его мнению, обладали «государственным инстинктом».

Равным образом Павел Долгоруков не считал возможным в сложившихся обстоятельствах отстаивать лозунг федерации; осуществление в России федеративного строя он относил на будущее, когда в стране восстановится государственность и порядок. В решении аграрного вопроса он признавал необходимым считаться с фактически состоявшимся «черным переделом», хотя и возражал против принципа «узаконения захватов».

В развернувшейся в либеральной среде дискуссии относительно «завоеваний и заслуг революции» Павел Долгоруков подвергал сомнению попытки отделить «эксцессы большевизма», с которым связывались явления анархии, бунтарства, демагогии, от собственно революции. С его точки зрения, на всех стадиях революции можно было проследить действие разрушительных тенденций. Завоевания революции, по его словам, «тонут в массе вреда и бедствий, причиненных народу и государству»; «экономическая, культурная и моральная разруха» на долгое время не даст возможности воспользоваться никакими завоеваниями. Единственным безусловным «завоеванием революции» он называл «исцеление от народническо-социалистической маниловщины».

Новым взглядам Павла Долгорукова вполне соответствовали решения Екатеринодарского (июнь 1919 года) и Харьковского (ноябрь 1919 года) совещаний партии. Принятые на них резолюции поддерживали военную диктатуру, которой предоставлялись особые полномочия по осуществлению «исторической задачи объединения России, восстановлению разрушенного аппарата власти» и «водворению социального мира». Правда, многие кадетские лидеры (И.И. Петрункевич, М.М. Винавер, П.Н. Милюков и др.) критиковали эти решения как «отступнические», «порывающие с прошлым партии».

Действительно, кадетские совещания ревизовали программные положения партии по национальному и аграрному вопросам; они провозгласили декларации Колчака и Деникина «руководящими началами общенациональной платформы». По мнению Долгорукова, эти явные подвижки были лишь временными отступлениями, вытекавшими из чрезвычайных условий Гражданской войны. В подтверждение правоты резолюций юго-восточных конференций Долгоруков ссылался на аналогичные решения сибирских, закавказских кадетов, а также областных комитетов в Одессе и Киеве, что должно было свидетельствовать о единстве и согласованности кадетской платформы на всей «несовдеповской территории». Ему казалось, что, находясь в России, в самой гуще событий, он яснее видит существо происходящего и способен вместе с единомышленниками наметить для партии адекватную линию поведения, в то время как его критики в Париже слишком оторвались от российской действительности и проповедуют взгляды, не соответствующие конкретной ситуации и условиям «междоусобной борьбы». Он старался не замечать, что предлагаемая им политическая линия превращала кадетскую партию в «политическое прикрытие» военной диктатуры, делала партию ответственной за политические ошибки, допускавшиеся военным режимом.