Ростов-папа. История преступности Юга России

Естественно, что при таких доходах претендовать на пристойное жилье, пищу, одежду и даже семью не приходилось. А то, что зарабатывалось или кралось, тут же и пропивалось-прогуливалось. Копить тут не умели.

Такая публика оседала на самом дне Ростова: в ночлежках по Таганрогскому и Большому проспектам, на спусках, словно уродливые ручищи, тянущихся к Дону.

Появлению ростовских ночлежек предшествовало, кстати, благое намерение городской управы. Городской голова Андрей Байков в 1863 году, «по многочисленным просьбам» купечества, ходатайствовал перед екатеринославским губернатором о сносе портящих внешний вид города торговых шалашей и о строительстве, по примеру Одессы, Херсона и Таганрога, каменных лавок, носящих смешное для чуткого уха название «эшопа» (от английского «a shop» — магазин). То есть лавок, торгующих съестными припасами.

10 августа 1863 года Екатеринославское губернское правление разрешение дало, и эшопы начали возводиться по периметру Нового базара (Старый базар к тому времени уже был плотно застроен). Строились они на деньги управы, а затем сдавались в аренду в частные руки.

Ближе к концу века разбогатевшие базарные торговцы уходили из эшопов в собственные магазины, новые торговцы предпочитали арендовать отдельные этажи в зданиях на центральных улицах. «Мини-маркеты» хирели. Тогда арендаторы, не меняя специализации (торговля съестными припасами) и не нарушая договор с управой, просто превратили эшопы в так называемые столовые для чернорабочих — нечто среднее между трактиром и богадельней. Им это было выгодно — околобазарной и иной праздношатающейся по городу публике без определенного ремесла и места жительства нужно было где-то ночевать и чем-то питаться. Питание копеечное, неликвидные остатки базарной торговли. Условия непритязательные, зато не как собака на улице. А копеечка к копеечке, и вот он, и рупь с четью, капиталец.

Поэтому и в этот вид бизнеса с удовольствием пошли наименее щепетильные негоцианты. На начало XX века в Ростове работали три городских ночлежных приюта (два на 200 и один на 400 мест, по зиме здесь еженощно обитали до тысячи человек), содержавшиеся управой и оттого бесплатные для сирых и убогих. Кроме того, ростовское Мещанское общество в виде богадельни на свой кошт открыло еще один ночлежный дом на 50 мест.

Коммерческих же эшопов по городу насчитывалось более 20 (на 20, 50, 200 мест, общей вместимостью на 1,1–1,5 тысячи человек), которые содержались частными лицами по цене 3–5 копеек за ночь.

Самые ранние «отели для бывших людей», как любили писать тогдашние репортеры, тесно прижимались к районам их трудовой деятельности. Отсюда рукой подать было и до портовых пакгаузов, и до Старого и Нового базара.

Чуть больше века назад на месте нынешней серой громады здания регионального правительства располагался шумный и обильный Новый базар. Как и любой базар, он магнитом притягивал окрестную шпану, маргиналов, попрошаек, сирых и убогих. Здесь же на Большом проспекте (на месте нынешнего часового завода) примостилась и штаб-квартира всей этой братии — пара гнуснейших притонов, сиамские близнецы «Окаянка» и «Обжорка», соединенные между собой сквозным сортиром.

Первый когда-то гордо назывался «Новый Свет», затем менее по-колумбовски настроенный хозяин перекрестил его в «Море-Окиян». Ну а местная шатия-братия, сумлевающаяся в наличии «окиянов», быстро трансформировала его в привычную ростовскому уху «Окаянку».

Внешне «отель для бывших людей» напоминал обыкновенный продолговатый сарай с вечно битыми стеклами, закопченными от частых пожаров стенами и непременными лужами нечистот у входа — робятам лень было по головам спящих тащиться в такую даль до сквозного сортира, и они справляли малую (а то и большую) нужду прямо у дверей, стремясь попасть могучей струей в побирающихся тут же псов.

«Окаянка», как пятизвездочный отель в масштабах ростовских вертепов позапрошлого века, имела три отделения. Первое — чайная. Чай там заваривали чуть ли не из половой тряпки. Самым изысканным блюдом считалось полштофа водки и кусок черного хлеба с крупной солью за 18 копеек. Водка, понятное дело, не «Смирновская» — у адептов глаза на лоб лезли от этого пойла. Но ничего, пили. Менее романтичные гуртовики хлестали из горла зелено вино за гривенник (со стаканчиком было дороже) и курили антрацит — жуткую на вид махру.

Второе отделение — дворянское. Босяки здесь ночевали на дворе, наслаждаясь фекальными ароматами и кишечными гейзерами на открытом воздухе.

Третье — общая. За пятачок тут «смешивались в кучу кони, люди». В огромной темной, донельзя грязной зале вповалку лежали сотни человекообразных. Из-за постоянно заколоченных окон летом они дурели от духоты, зимой тут веяли такие «вихри враждебные», что один-два трупа утром без шума отволакивали на кладбище. В зале были никогда не убирающиеся столы из неоструганных досок и длинные, как рельсы, скамьи. Еженощно в общей возникали потасовки за право спать на этих нарах, оканчивающиеся далеко небезобидно.