Ростов-папа. История преступности Юга России

Могильщики ловили жертву на Братском (бывшем Холерном), Военном, Христианском кладбищах в городской черте. Магометанское и Еврейское кладбища популярностью не пользовались из-за особого отношения представителей этих религий к нищенству. Те всячески помогали обедневшим единоверцам, не позволяя им нищебродствовать. Поэтому и трюк с сованием в лицо своих растравленных ран, язв и увечий там не проходил. Зато на Красную горку или Родительскую неделю у могильщиков была самая жатва — богомольный народ спешил подать копеечку на помин души своих лежащих на погосте родных и близких.

Это позволяло богомолам и могильщикам пользоваться определенным достатком и не перебиваться ночлежками. Для них в городе снимались углы, где могла обитать целая семья побирушек.

Горбачи, «ерусалимцы», севастопольцы, железнодорожники представляли собой наиболее колоритные группы. У них были свои, хорошо отточенные жалостливые истории жизни, рассчитанные на то, чтобы залившиеся слезами умиления обыватели сразу же потянулись за кошелями, заслышав про больных родственников, повальном море, брошенных домах, героической обороне Севастополя, малых детях и пр.

У Свирского охотники, в свою очередь, делились на четыре вида: сочинители (подают благотворителям просительные письма), протекционисты (являющиеся в дом якобы по рекомендации близкого знакомого), погорельцы и переселенцы.

Эта категория опустившихся людей — выходцы из относительно образованных слоев общества. Они не просто составляли рекомендательные письма, но еще и обзаводились пристойной одеждой, фальшивым паспортом и необходимыми документами, дабы не вызывать подозрения у потенциальных жертвователей. При этом сочинители хорошо разбирались в психологии дарителей, понимая, к кому можно подойти с просьбой «о помощи бедному студенту», «несчастному влюбленному», «пострадавшему за правду», «обманутой девице» и пр.

Публика в Ростове была грамотная, газеты читала. И о пожарах, голоде, море, переселенцах знала много. Поэтому этой категории нищих приходилось постоянно держать руку на пульсе новостей, дабы не ошибиться пожаром или холерой.

Нищебродству в России власти сочувствовали, но не поощряли и преследовали. Указ Святейшего Синода № 855 от 25 мая 1877 года прямо разъяснял: «Признавая со своей стороны возможным дозволить чинам полиции принимать законные меры к искоренению нищенства на кладбищах, в монастырях, при церквах, со строжайшим однако же при сем соблюдением подобающего уважения к святости сих мест и без оскорбления чувства народного благоговения к ним».

Статья 49 Устава о наказаниях (1915) гласила: «За прошение милостыни по лени и привычке к праздности — от двух недель до месяца заключения под стражей». Статья 50 продолжала санкции: «За прошение милостыни с дерзостью и грубостью, с обманом — 1–3 месяца заключения», а статья 51: «За допущение к прошению милостыни детей — арест родителей на 15 дней, штраф не более 50 рублей».

На практике же мировые судьи крайне редко применяли эти меры, брезгливо позволяя полиции брать взятки от старост артелей и, по сути, закрывая глаза на проблему.

Кроме всего прочего, нищие были прекрасной агентурой как для полиции, так и для преступной братии. Их использовали и в качестве наблюдателей, связников, сигнальщиков. Задержанные нищеброды для полиции никакой ценности не представляли, ибо ни малейшего воздействия на них оказать было невозможно — им нечего терять. Зато иметь свою мизерную долю в «клее» они могли. Так, именно нищенка выполняла тайные поручения знаменитой отравительницы Эммы Биккер, осевшей в Ростове в конце XIX века.

Сыскное отделение также пользовалось их услугами в обмен на обещание не отдавать их в руки мировых судей с последующей высылкой. Сыщик Яков Блажков имел обширный штат информаторов и наблюдателей среди нищебродов.

Бабья доля

Природа шепчет

Ростов — хоть и южный, но вполне типичный русский город. Слабый пол с начала XX века здесь не подцеплял модный вирус суфражизма. При этом мог не только за себя постоять, но и дать острастку здоровенным босяцким обломам.

Развивающийся город-торгаш нуждался не только в мужчинах-работниках, но и в заботящихся о них женщинах. Женский пол был востребован и в торговле, и на табачном производстве, и в мастерских, где требовался добросовестный монотонный труд, и в качестве прислуги в зажиточных и приличных домах. Газеты пестрели объявлениями о наборе работниц и служанок. Поэтому из деревень сюда тянулись за заработком бабы с девками. Не только как хвост за своими мужиками, но и в поисках менее тяжкого труда, чем крестьянский.

Судьбы их во многом были схожи с судьбами мужиков. Далеко не всем удавалось пристроиться на непыльную работу, часто непривычную для крестьянки, в хороший дом. Частенько не хватало им сметливости, терпения, хватки, а то и просто ума.

И оседал этот человеческий ил на знаменитой Бардаковской — ростовской улице красных фонарей либо в околобазарных притонах. Но порой тянулись бабоньки за интересной жизнью и на воровскую хазу. Здесь дел хватало всем.