Ростов-папа. История преступности Юга России

Всеволод Крестовский в «Петербургских трущобах» так писал об этой категории нищебродов: «Вот группа простоволосых, босоногих девчонок и мальчишек, от пяти до двенадцати лет, в лохмотьях, со спущенными рукавами, в которых они отогревают свои закоченелые от холода руки, то есть одну какую-нибудь руку, потому что пока левая греется, правая остается протянутой к вам за подаянием. Текут у них от холода не то слезы из глаз, не то из носу посторонние капли; и стоят эти дети на холодном каменном помосте не по-людски, а больше всё на одной ноге толкутся, ибо пока одна ступня совершает свое естественное назначение, другая, конвульсивно съежась и скорчась, старается отогреться в висящих лохмотьях. Чуть выходит из церкви богомолец — эта орава маленьких нищих накидывается на него, разом, всей гурьбой, невзирая на весьма чувствительные тычки и пинки нищих взрослых, обступает его с боков и спереди и сзади, иногда теребит за платье и протягивает вверх посинелые ручонки, прося „Христа ради копеечку“ своим надоедливо-пискливым речитативом. Она мешает ему идти, провожает со ступеней паперти и часто шагов на двадцать от места стоянки преследует по мостовой свою жертву, в тщетном ожидании христорадной копеечки. Копеечка, по обыкновению, выпадает им очень редко, и вся орава вперегонку бросается снова на паперть, стараясь занять более выгодные места, в ожидании новых богомольцев. Это — самый жалкий из всех родов нищенствующей братии. Не один из этих субъектов успел уже побывать в исправительном доме, откуда выпущен на поруки людей, с которыми сходятся в стачку по этому поводу нищие взрослые, всегда почти эксплуатирующие нищих малолетних. Все эти мальчишки и девчонки, еще с пелен обреченные на подобную жизнь, являются будущими жертвами порока и преступления; это — либо будущие кандидаты в тюрьму и на каторгу, либо добыча разврата, который застигает их очень рано, если еще раньше разврата не застигнет их смерть. Часто случается, что нищая девочка, едва дойдя до двенадцатилетнего возраста, а иногда еще и раньше, начинает уже в мрачных трущобах Сенной площади, за самую ничтожную плату, отдаваться разврату».

Отдельной категорией среди нищих проходили те, кто специализировался на умышленном уродовании выкупленных у родителей или украденных детей. Явление это было достаточно распространенным из-за становления института шутовства и бродячих цирков. У Виктора Гюго в «Человеке, который смеется» эти люди именовались компрачикосами (от испанского comprachicos — скупщики детей), у Ги де Мопассана — матерями уродов, в Индии — чейлас (то есть охотниками за детьми). Эти люди уродовали детей в 2—3-летнем возрасте: выворачивали суставы, плющили черепа, урезали части тел, чтобы затем сбывать их бродячим артелям нищих. На уродов лучше клевали обыватели.

Взрослые убогие-одержимые-прокаженные-благоюродивые умышленно растравляли кожу на здоровых органах купоросом или специальным «тестом» из негашеной извести, мыла и ржавчины. Адскую смесь заворачивали в тряпицу и прикладывали к телу, через некоторое время кожа с нее слезала, обнажая мясо. Субтильные дамы падали в обморок, более крепкие готовы были раскошелиться на подаяние. Особо художественно было натирать пораженное место кровью, тогда оно приобретает темно-бурый цвет.

Алексей Свирский в своей книге «Мир нищих и пропойц» делил нищую братию конца XIX века на два вида: христарадники (попрошайки) и охотники (нищие высшего сорта). Первые делились еще на 9 подвидов: богомолы (просящие милостыню на церковной паперти), могильщики (просящие на кладбищах), горбачи (побирающиеся с сумою), «ерусалимцы» (мнимые странники), железнодорожники (просящие в вагонах железной дороги), севастопольцы (отставные солдаты, утверждающие, что они были ранены при Севастопольской обороне), барабанщики (стучащиеся под окнами), безродники (бродяги), складчики (берущие милостыню не только деньгами, но и хлебом, яйцами, овощами и старым платьем).

Ростовские богомолы жались к основным городским храмам: Рождественскому на Старом базаре и Александро-Невскому на Новом, Покровскому на одноименном базаре, Никольскому и Казанскому в самом купеческом центре города. Здесь было больше шансов отловить кающихся торговцев и сердобольных купчих. За места на их паперти была самая большая конкуренция среди нищенских артелей. Особо не любили двурушников, которые протягивали за подаянием обе руки. Таких могли и отдубасить тем же поленом. Богомолов также строго распределяли по часам — клянчить во время обедни или вечерни, уступая место собратьям по артели.