Ротмистр

— Ну не мучьте вы меня! Как же вы не понимаете… Эта революция всем руки выкрутила. Одни веру, долг и совесть на жизнь променяли, другие — на пайку. Бог им судья. Они думают, чаша сия их миновала, однако сегодня ты жив, а завтра страшно мертв: есть смерть как переход, а есть — как страшный уход. Но селедка кончится, и настанет расплата. Душа селедкой не питается. Я не знаю, что вам про Александру рассказать, не знаю…

* * *

Отдел ВЧК. Гуляков подходит к столу, за которым женщина в кожанке с папиросой во рту проштамповывает бумаги, производя грохот, как от полковой батареи.

— Здравствуйте. Как мне срочно разыскать женщину с ребенком? Александра Ильинична Гулякова. Или няню, с которой ребенок находится. Ребенку — годик.

— По месту жительства, как же еще. Если она совершила преступление, будем уже мы искать. А кто она вам?

— Жена.

— Сбежала, что ль?

— Уважаемая, вы всех встречаете оскорблениями? Я получил назначение, мне на фронт отбывать, а я дочь еще не видел!

Чекистка возмущена:

— Да что же тут оскорбительного! Время такое, товарищ! Все друг от друга бегают…

ГЛАВА 9

На стене громко тикают ходики, а такт им долбится о стену боковина кровати. По комнате беспорядочно разбросана одежда и нижнее белье.

Женские руки сжимают никелированные прутья спинки кровати. Голова Александры лежит подбородком на скомканной подушке. Ее тело ритмично вздрагивает от толчков сзади. Обнаженные плечи, растрепавшиеся волосы, поперечные складки на переносице. Во взгляде — боль пополам с желанием, чтобы это всё это быстрее закончилось.

На пол встают босые ноги, мужчина тяжело отдувается, словно после тяжкого труда. Полноватое, хотя и еще крепкое тело, тело, бородка — Калюжный раздобрел и размяк.

Александра сидит в кровати спиной к стене, прикрывая коленями и ладонями грудь.

— Не смотри на меня, — равнодушно попросила она.

Калюжный хохочет:

— Стесняешься? Ну, конечно — на голую чужую жену глядеть нельзя, можно только иметь.

Александра вздыхает:

— Ну почему ты такой злой, испорченный. Словно тебя мучили воскресной школой, а сейчас ты спешишь доказать: а вот я какой на самом деле.

— Тебе плохо со мной? Или совесть заела? — Калюжный закурил, накинув халат на чресла. — Напрасно. Муж по Европам болтался, заявился на три дня, чтобы отдаться пролетариату, и снова сейчас уедет, чтобы сгинуть где-нибудь в пустыне. А ты — молодая еще женщина. Обычное дело…

— Всё так просто у тебя, Андрей. Как у хомячков весной…

Калюжный докуривает папиросу, сует окурок в стакан и идет в туалет. Закрывшись на щеколду, он достает из-за притолоки шприц, наполненный прозрачной жидкостью, и закатывает рукав рубахи.

Женщина лежит в постели, свернувшись, прижав подбородок к коленям, и дремлет, снова проживая тот день, как дурной сон.

…Александра безучастно сидит за столом, опустив глаза. Перед нею — фотография группы офицеров в парадной форме, в центре — счастливая пара новобрачных: она в подвенечном платье и Гуляков.

В дверях — два матроса в бушлатах, перевязанных пулеметными лентами. Рядом с Александрой стоит Калюжный в кожаном плаще и грязных сапогах. Опирается кулаками на стол и бросает ей в лицо отрывистые слова:

— Вы — образованная женщина, доктор, а изображаете дурочку дворовую. Ладно, поясню короче. Если появится ваш муж, вы должны поддержать его в решении служить в Красной армии. Говорите ему, что хотите: что боитесь, что сами стали большевичкой из идеи, что бабка нагадала. Я с вашим супругом курсантские щи хлебал. Если он не с нами, то он — враг: умный, опытный, опасный. И вы должны помочь нам. Да, у вас ведь сестра еще есть, музейщица. Хотите, я для нее экскурсию по подвалам Лубянки проведу? Она почерпнет много новых знаний. И, кстати, если будете проявлять упрямство: революция может решить изолировать вашего ребенка от такой неразумной матери и воспитать в здоровом коллективе детского дома…

Александра рыдает. Калюжный в дверях надевает фуражку, ждет, когда выйдут матросы, возвращается к столу и кладет перед побледневшей Александрой бумажку.

— Александра Ильинична, здесь адрес квартиры. Это на углу Дегтярного и Тверской. Жду вас там завтра, ну, допустим, часов в восемь вечера. Для профилактической беседы…

Александра вздрагивает и выпутывается из полудремы воспоминаний. Калюжный похрапывает. От движения женщины он тоже просыпается, зевает:

— Саша, я же люблю тебя, дурашка.

Александра отводит его руку:

— Андрей, холодом от тебя тянет. Вот и Ангелина то же самое говорит. И куда подевался морфин из моего саквояжа? Меня вызвали помочь при почечной колике, а обезболить не вышло — ни одной ампулы.

Калюжный грубо хватает ее за плечо:

— Не знаю, куда у тебя что девается! Ну, вот чего тебе не так? Тебя опекает представитель наркома в Москве, питаешься из буфета городского комитета партии, нужды не знаешь ни в чем. А сестра твоя — юродивая.

Александра пытается оторвать его руку от плеча:

— А что дальше? Неужели ты думаешь, что любовник из наркомата и котлеты из буфета — это всё, чего я хотела от жизни? Впереди — пустота…

Калюжный резко садится на кровати, закуривает. Его глаза лихорадочно блестят.