Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 2

Сквозь дым болот сверкнет река,
Промчатся солнечные кони,
И утро вновь у лесника
Под дряхлой липой, на кордоне.

Рыжеет лес. И день за днем

Пугливый шорох в чаще бродит,
И пахнут солнцем над плетнем
Подсолнухи на огороде.

Неувядающий покой.

Лишь там, среди раздетых кленов
Шуршит оранжевой листвой
Мой друг — веселый поросенок.

Едва коснешься живота

Безмолвно человечьей лаской,
Какая лень и теплота
В подслеповатых сонных глазках!

Ведешь иззябшею рукой

По жесткой розовой щетине,
И вдруг почувствуешь легко,
Что радость в мире не остынет.

Бесславный поросячий лоб,

Зажмуренный улыбкой сытой,
Ответишь ли, когда тепло
На нежность к маленьким копытам?

В щетинке каждой — все родня.

На сердце — стуком сердце вторит.
И нам обоим в этих днях
Встают одни и те же зори.

Вот мой чернильный карандаш

Горит любовными словами,
А ты, — навряд ли ты отдашь
Хотя бы жолудь мне на память.

В зеленом сумраке лощин

Следы копыт, давно пропавших,
И скользкий камень из пращи.
Их черной кровью обагрявший.

Так проходили дни за днем

По тропам в зарослях столетий.
Нам эти сказки под плетнем
Нашептывает старый ветер.

И нужно ль разве вспоминать

Земле, под ношей запотелой,
Что я пришел опять отнять
Крупицу солнечного тела?

Как камень, тяжкая вражда

Идет на дно улыбки сытой.
Но, друг бесславный, что мне ждать
На нежность к маленьким копытам!

Ник. Зарудин.

Ю. Белино ГОСПОДИН ГАЛКИН

Учителю моему Н. И. Осиновскому.

1.

Господин Галкин — писатель. Господин Галкин — известный писатель.

Прошлой весной, именно тогда, как разломало и свеяло лед на реках, тов. Фокс, остановясь у вывески: «Мануфактура химкраски Прошкина», спрашивал:

— Ведь гражданин Галкин несомненно здесь живет?

— Гражданин Галкин? Да, гражданин Галкин живет несомненно на другом конце улицы. Потрудитесь лишь спуститься к площади… Я из новых, а здесь его всякая собака знает. Однако, мне кажется…

— Ах, да, благодарю вас…

Вот видите! Всякая собака знает!

Итак: господин Галкин — известный писатель.

Он живет на «площади Гейне».

Именно там, в угловом На 8.

Домик купается в листве; по летам и вёснам пахнет медовыми сотами, сыпется белая цветочная пудра, а одуванчиков и ромашки, как букв в книге, — очень много.

Там, около большого клена — скамейка, белая, дубовая. Это, говоря высоким штилем, уголок чистых восторгов. Ну, там, одним словом, очень хорошо мечталось и приходило вот это самое вдохновение.

А господин Галкин часто говаривал: «О, ты мой тихий нежный гений!..» и дальше в том же роде: «гений — вдохновений» — это рифма. Рифма не то, чтоб уж очень…

Короче говоря, скамейка эта любимица.

И подумать! Бессонные ночи, муки творчества, очи, воздетые горе (у господина Галкина синие, совсем синие; ну, как… как… синяя юбка!); потом химический карандаш Фабера «Intimus» № 1319, белый листочек бумаги, дрожащие пальцы и очистительные, светлые алмазы слез, алмазы воплощения образа в слово! Это ведь небесные минуты, минуты, так сказать, величественные!

И белая скамейка — свидетельница всего!!

Она полна аромата этих ночей, этих лун, этих рифм, этих мук, этих… Словом, очень, очень хорошая скамейка.

Ничего нет удивительного в том, что у господина Галкина есть Ромео, — собака.

Она вихлястая, длинная, уши тряпками, но очень умная: господин Галкин говаривал:

— Умный пес. Перл тварей.

Перл тварей спал на дворе, никогда не лаял.

Однако вид у него внушительный. Соседские собаки всегда, обнюхиваясь, шепотком: «Господин Ромео — министр». (Это я образно: если б, значит, собаки… и т. д.) Только в марте, в беспощадно-лунные ночи, когда по всему городу хрустел песок, когда трепыхали молодые, сочные листья, — вот в такие-то ночи Ромео выл.