Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 6

Горбатый не ответил, и съежился еще более.

— Ага…

Радостно крикнул веселый, вытаскивая из воды удочку. На ней извивался большой окунь.

— Эх, здоровый какой, дьявол!.. П-стой… Шалишь, брат… Ах, ядрена каша!.. Чуть опять в воду не усигнул… Лазь-ка, лазь в ведро…

— А у меня чевой-то не клюет… — печально сказал горбатый.

Веселый закинул удочку, выпрямился, почесал волосатую грудь в раскрытом вороте рубашки и, посмотрев из-под ладони на яркое солнце, всползавшее на самую середину неба, сказал:

— Да… Дело к полудню идет. Клев кончается…

— Домой надо итти…

— Можно.

Приятели свертывают удочки и идут домой. Когда они по извилистой тропинке взбираются к деревне в гору, им встречается краснощекая баба с ведрами — солдатка Фленка.

Веселый крякает и, толкнув горбатого в бок, говорит:

— Вон — баба-то… Шикалат!.. Набаловалась только. Вдова… Детей нет. Воля слободная…

Горбатый, остановившись, долго смотрит вслед женщине с ведрами.

— А что ежели тебе на ней жениться?

— Ну что ты…

Оба опять лезут в обрывистую песчаную гору. Вот и околица. Через дорогу воротца. На них корявые буквы синей краской.

«Гражданин обратить вниманя

Сей вороты делал

Прокофей Курицын».

И сбоку:

«Очинь прошу обратить».

Рядом с околицей стояло нечто, что сначала можно было принять за стог прошлогоднего сена. При внимательном же рассмотрении это оказывалось полуразрушенной и вросшей в землю избой. Крыша ее была похожа на чью-то косматую голову — солома истлела и сползла набок.

Сверху очевидно дыры были завалены охапками свежей соломы, однако все-таки наверху, у конька, тонкими спицами намечались стропила.

У этой избы приятели расстались.

Веселый отворил калитку, висевшую боком на одной петле, и скрылся во дворе. Почти тотчас же оттуда раздались резкие визгливые женские крики.

— Ты чего ж это, жеребец эдакий, нет на тебя погибели?.. Люди пахать уехали, а он нате, словно дитя малое, с раннего утра на речке сидит, рыбку ловит, словно дело делает… Тьфу!.. Ведь ребят мал мала…

В ответ слышалось только басовое ворчание веселого.

— Пошла-поехала… Как горох сыплет… Ну и бабы!.. Ну и бабы!.. Эх, жизнь наша…

Горбатый в это время подходил тоже к дому — у него была беленькая новая изба под новой тесовой крышей. Внутри тоже было все ново, блестело и поражало своей чистотой — на окнах белые чистые занавески, на полу аккуратно разостланные половики, в углу швейная машина.

За долгие годы холостяцкой жизни горбатый научился и стряпать и стирать.

Горб не давал крестьянствовать — принялся шить немудрящие мужичьи пиджаки и брюки.

С детства оставшись один, продолжал горбатый жить одиноким всю жизнь.

Длинными зимними вечерами, когда уже вся деревня спала, горбатый работал, работал до ноющей боли в горбу и колотья в боку, тогда откладывал в сторону наметанную пошивку, слезал с большого верстака-стола и ложился спать.

Иногда открывал кованный железом сундук и пересматривал связки книг, переплетенных и непереплетенных, пыльных, старых и новых, больших и маленьких, которые он каждый базар покупал в соседнем большом селе.

Часто, обложившись грудами книг, читал; тогда на его худом, бледном лице, как будто без шеи вросшем в грудь, светилась тихая улыбка. Начитавшись и уже потушив огонь, подолгу стоял горбатый у окна, выходившего в поле, слушал вьюгу, гудевшую в трубе, и смотрел в белесую муть зимней ночи.

II

Вся деревня всполошилась, судила и пересуживала невероятное происшествие: горбатый посватался к Фленке…

Как это случилось, — плохо помнил даже сам горбатый. Его другу, веселому, бесшабашному Прокофию Курицыну, начертавшему свое имя у деревенской околицы, крепко запала одна мысль, мысль забавная:

«А почему в самом деле не женить горбатого?.. Что можно сказать, человек зря живет — небо коптит…» С подходцем, намеками стал говорить о женитьбе горбатому.

И дождавшись, когда тот впал в состояние глубокой задумчивости, стрелой слетал за самогоном к знахарке Лизаветихе, которая кроме врачеваний и разных приворотов знала состав такого зелья, о котором все в округе говорили примерно так:

— Что ежели его стакан неразбавленного хлебыстнуть, то поперек возьмет…

Что значило это «поперек возьмет», неизвестно, но говорили всегда об этом с гордостью и уважением. За бутылкой «зелья» оба друга быстро захмелели. Прокофий настойчиво все толковал о своем, и когда бутылка была пуста, то оба они, покачиваясь, в обнимку, пошли к Фленке свататься.

Мужа у Фленки убили еще в царскую войну. Фленка была красивой, здоровой бабой. У нее были черные глаза с поволокой, яркокрасные щеки и губы. Она была очень ленива и помногу ела.

Когда она не спала и не ела, то сидела у окна, лущила семечки и гуляла с парнями, которые каждый вечер приходили целым табуном с гармонью к ее большой заброшенной и неуютной избе.

Когда подвыпившие приятели пришли к ней свататься, она равнодушно и попросту согласилась.