Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники

Я задумывалась позднее над этим массовым явлением. Мегеровская была первый год в институте, большинство ее почти не знали. Правда, девочки независимо от возраста и классов относились друг к другу хорошо. Дружелюбие и участие были сильно распространены в средних и старших классах. Тому пример, как к Таше подходили разные девочки. Но все же объяснить этот массовый порыв одной дружбой коллектива нельзя. Конечно, наверно, имело значение то, что для некоторых, как и для меня, это был первый покойник. Но опять же это не главная причина. А основная причина в том, что я называю «бактерией массовых настроений».

Поясню примером. 32 года из моей жизни мне пришлось прожить в большой коммунальной квартире. У нас жило 9 семей. На кухне и в общих местах сталкивалось 30 человек. Разное, конечно, было, и плохое, и хорошее. Но неизменно я замечала, что настроение жильцов передавалось очень быстро, как инфекция. Стоило кому-нибудь утром выйти в благодушном состоянии, уступить место около раковины, и все становились добры и предупредительны, и наоборот, одна язвительная фраза как спичка зажигала пожар ненависти и склоки. Примером моей теории я могла бы привести чисто исторические события, но пусть все будет на своем месте.

Под столом в учительской. Кинжальчики Давыдовой

Прошла Пасха. Мама сумела выхлопотать разрешение не привозить Ташу в институт после праздников, таким образом, в Вербную субботу она уехала домой до осени. Правда, мама обязалась, что летом Таша будет заниматься по-немецки – предмет, по которому у нее выходила семерка. Остальные отметки получились приличные. Это означало, что опять будет гувернантка. Но я уже к ним притерпелась.

Как-то, незадолго до летних каникул, Вера Куртенэр, рассказывая мне о доме, о Всевчике и Славчике, сообщила, что их отец, ее дядя Коля, большой книголюб – у него в кадетском корпусе очень хорошая библиотека, в которой он сам много работает. Он интересуется старинными книгами и уверяет, что в Запасном дворце были «писцовые книги» XVIII века. А ведь Запасный дворец был раньше в нашем институтском здании.

– Так вот, – говорила Вера, – дядя Коля хочет узнать, остались ли эти книги у нас или их передали в другое место. А я думаю, что они у нас – ты видела, в «советской», в шкапах, стоят толстые книги в кожаных переплетах. Вот я и хочу как-нибудь пробраться в «советскую» и посмотреть, там так и должно быть написано: «писцовые книги».

– А меня возьмешь с собой? – попросила я.

– Нет, Лелька, одной лучше – вдвоем скорее попадемся.

А я тут же решила: сегодня проберусь и посмотрю. Так хотелось что-то сделать для Веры.

Я писала, что около одного конца залы была гимнастическая комната, из которой мы выходили полонезом на елку. Там помещались музыканты в торжественные дни, там мы переодевались на гимнастику в будни. А около противоположного конца залы была «советская» комната. Там собирались на совет преподаватели при выведении отметок за полугодие и за год. Комната эта была торжественная и строгая. Посредине стоял большой стол, покрытый до полу темно-зеленым сукном. На окнах такие же тяжелые гардины. Вокруг стола дубовые кресла, а по стенам шкафы, тоже из дуба. Сквозь стеклянные дверцы были видны фолианты в кожаных переплетах. Вот эти книги и интересовали нас.

После ужина я незаметно отстала от класса, поднялась по другой лестнице и вышла прямо к «советской». Потихонечку вошла, прикрыла за собой дверь и только хотела дотронуться до ближайшего шкафа, как послышались голоса в коридоре. Я моментально, как кошка, залезла под стол и спряталась под тяжелой скатертью. Боже мой, вошли, двигают кресла. Очевидно, рассаживаются вокруг стола! Они что-то говорили. Я слышала, но до сознания не доходило. И вдруг я сразу переломила свой страх. «Подумаешь, чего я боюсь? Не убьют же меня, а даже интересно, что они будут говорить. А вдруг о нашем классе!» Оказалось, что нет: говорят о классе Ирины Высоцкой. <…>

Но вот послышался звук отодвигаемых кресел. «Уходят, какое счастье!» Я вылезаю, проползая на животе, и пробираюсь по залу. Наконец я в коридоре. Ура, я в безопасности! В дверях коридорчика сталкиваюсь с Верой.

– Где ты была? Тебя Софа ищет. Что с тобой? Ты вся красная и растрепанная.

Я оттащила Веру в уголок и выложила ей все. Она бурно реагировала. Всплескивала руками, приседала и хохотала, сморщив нос:

– Ну и молодчина, ну и отчаянная!<…>

На другой день Инна Давыдова стала рассказывать нам, какие красивые серебряные кинжальчики продают на Кавказе – разных размеров, с такой изящной инкрустацией, некоторые величиной с брелок, и все же внутри острый ножичек. Все заинтересовались, и вдруг Инна неожиданно предложила:

– Хотите, привезу вам осенью?

– Так ведь, наверное, они дорогие? – спросила Тамара.

– А я с вас денег и не собираюсь брать, привезу вам в подарок.

Мы стали протестовать.

– Так значит, вы не считаете меня своим другом, если не хотите принять от меня такого пустякового подарка. Поверьте, нам с мамой это ничего не стоит.