– Надь, прости, но иногда ты напоминаешь мне одну тоскливую телку из «Одноклассников». Когда соцсети только появились, я поначалу этой массовой фигней страдала, правда, в легкой форме. Вступила в женскую группу под названием «Любовь», туда всем Любам предлагалось вступить. Каждый вечер админы выкидывали какие-то тупые темки на обсуждение. Одной из админов была – прямо классика жанра – замужняя всю дорогу и такая, типа, правильная, мудрая баба. Вот курицы все и восхищались, какую бы банальность она ни написала. Затесалась меж нами чья-то любовница, так и заявила: «Я – любовница, вот такая, сука, моя доля». И вся эта свора баб на нее ежевечерне накидывалась: то унижала, то снисходительно поучала, то к совести взывала, а то, бывало, и жалела. Я все думала: «Ну когда же ты, дура, возьмешь и из группы удалишься?». Но нет… Исчезнет на денек-другой, плевки подотрет и снова, гляжу, в группе. Конечно, она понимала, что живет неправильно не потому, что все эти кухонные сороки так считают, а потому, что она сама от своего места в жизни несчастлива. Но шла по пути наименьшего сопротивления – получала свою порцию пиздюлей от незнакомых баб и на время успокаивалась, потому что это проще, чем встать, выгнать наконец из жизни чужого мужика и начать собирать себя заново. Красивая, кстати, судя по фоткам, была… А твоя красота… Вот пусть она и будет первым взносом в твою личную копилку!
– К красоте быстро привыкаешь. Я же вижу, каким взглядом на меня давно уже смотрит мой муж.
– Похоже, ты меня сейчас совсем не слушаешь… И каким же взглядом он на тебя смотрит?
– Взглядом раздосадованного хозяина, который когда-то вложился в красивую вещь, но не подумал о том, что эта вещь, как и любая другая, имеет срок годности. Иногда я чувствую, как он с горечью замечает на мне отметки безжалостного времени.
– Погуливает?
– Да нет… Он у меня слишком правильный.
– Или слишком умный! Даже порядочные мужики после сорока частенько идиотничать начинают. Ладно, забей… А на меня мой муж давно и не смотрит. Разве что… Иногда я просыпаюсь по утрам от того, что он, когда что-то ищет в нашей общей спальне, которая, по сути, давно превратилась только в мою комнату, вдруг зависает на мне долгим, изучающим и как будто даже удивленным взглядом.
– А ты?
– Я отворачиваюсь и делаю вид, что ничего не почувствовала.
Вера и Люба
– No-o-on, rien de rien, non je ne regrette rien…[2]
– Фу… Как же больно…
– Валь, радио погромче. Balayés les amours / Et tous leurs trémolos / Balayés pour toujours / Je repars à zéro[3]… Еще заморозочки добавляем… Валь, ну побыстрей!
– Как ты по-французки-то херачишь… Удивлена. Ы-ы-ы… Бля-я-я…Ну пипец, ты садистка…
– Когда с мужем в гарнизоне жила, у жены генерала брала уроки… Пустячок, ничего серьезного, но в голове всегда что-то остается. Садистка не я, а тот, кто тебе эту коронку от всей души когда-то поставил. Говорила тебе давно, что ее менять пора. No-o-on, rien de rien… Валь, коронкосниматель.
– Это вот этим?!
– Не смотри. Вот так, выдыхай… Теперь полощи.
– Non… Je ne regtette rie-en… Знаю, Любушка, знаю… Ну потерпи, потерпи чуть-чуть, помоги мне. Мне очень сложно туда подлезть. Вот так, вот и умница… Мы сейчас должны быть как единое целое, тогда быстренько справимся. Не-не-не, не дергаться! Валя, судок быстро поменяй. Так… выдыхаем полминуты.
– Уф…
– Сплюнь. Все, дальше едем! Помни, мы сейчас одно общее дело делаем. Представь, скажем, свой золотой центр, о котором ты столько думаешь.
– Ы-ы-ы…
– Тю-ю-ю…Чуть-чуть осталось. А как мы детей рожаем! Вспомнила? Все ерунда после этого. Помню, у моего бывшего мужа ноготь врос на ноге. Столько боли, столько муки претерпел. Наш хирург ему под местным обезболиванием маленький краешек вырвал. Каждый вечер мужу повязку накладывала, и так он глаза закатывал, так губы сжимал! А мы – нет, нас голыми руками не возьмешь! От… пошло-пошло… Валь, хлоргексидин подготовь! Car ma vie, car mes joies aujourd’hui, ça commence avec to-o-o-i![4]
Ну-у… Все, концерт окончен. Поздравляю. Вот она, проклятая, смотри. Да расслабься ты уже. Валь, где салфетка?! Последний рывок – обточить. Делов-то осталось на три зуба… И будет тебе через пару недель твой «Голливуд».
Вера и Надя
– Да, привезите и черные, и золотистые. Да, тридцать семь с половиной. Ну… Лучше завтра утром на работу. Пусть курьер позвонит не позже, чем за час, я объясню, как меня найти, а если не подхожу – пусть эсэмэску сбросит. Что значит «он не будет писать»?! Работа у меня такая, пусть уж придумает, как со мной связаться. Да, и не позже, чем за час до приезда!
– К весне готовишься?
– Не совсем… Хотя, может, и к весне.
– Тайна?
– Да нет у меня особых тайн…
– Но я же чувствую. Нет, если не хочешь говорить, я не настаиваю.