Роза

Я постоянно думаю о ней. В Москве было около четырех утра, когда она выдохнула в последний раз. Я ждала ее смерти на протяжении нескольких недель. Туберкулез уничтожил ее легкие, и она дышала маленькими слабыми рывками. Говорила она тихим шепотом.

В Сибири было девять, и ее дочь отпустили с уроков, потому что учительница математики внезапно заболела. Дочь вернулась домой, вошла в комнату к матери, лежавшей на диване, и увидела, как та, обратив к ней глаза (головой двигать она уже не могла), выдохнула и больше не вдохнула.

Ее дочь написала мне сообщение о смерти Светланы. Я попросила ее прислать мне фото матери. Она, похоже, не оправившись от шока, спросила, какую именно фотографию прислать: мертвой или живой матери. Сначала я оторопела от ее вопроса, но потом ответила, что хотела бы получить фотографию живой Светланы. Она тут же прислала мне снимок. Она сфотографировала на телефон старую фотографию, на которой Светлана сидит на нашем балконе. Глаза ее пьяно искрятся, а темная помада стерлась и осталась только по краям. Обычно это называется съела помаду. На Светлане моя красная синтетическая рубашка на пуговках, она улыбается так, словно смотрит в бесконечно радостный день.

Я узнала этот взгляд. Он появлялся у нее всякий раз, когда она начинала пить. Когда Светлана пила, она становилась счастливой и авантюрной. Она пела песни и без умолку болтала со всеми. Похоже, эта фотография была сделана на утро после материного дня рождения. Все проснулись с похмелья, выпили по пиву и курили на балконе первую сигарету. Я знаю этот свет и знаю это состояние: утром с похмелья, когда тебе никуда не надо идти. Что-то происходит внутри, и ненадолго ты погружаешься в чувство, что весь мир – это священный приветливый сад. И ты ребенок в этом саду. Хочется длить это чувство и никогда не покидать мир, в котором так много радости и света. Но состояние эйфории длится недолго, поэтому нужно постоянно добирать. Постепенно радость обращается в невыносимое тесное опьянение, из которого нет возможности выскользнуть, и тогда ты продолжаешь пить еще и еще, в надежде вернуть хотя бы миг утраченного рая. К вечеру все превращается в злой бессмысленный кутеж. Потом начинаются драки, ссоры и безумные гуляния. Когда сил совершенно нет, ты падаешь замертво и ранним утром в жгущем веки свете пробуждаешься, все начинается заново. Медленно, день за днем, твоя личность разрушается, ночами ты просыпаешься от тахикардии и приступов тревоги, но выйти из них можешь только еще немного выпив или сказав себе, что так больше продолжаться не может. Я часто себе говорила, что так больше продолжаться не может. Думаю, и Светлана, и мать говорили себе эту фразу, но стоило капле алкоголя попасть в рот, чертова карусель заводилась и все превращалось в один невыносимый день запоя.

Я думаю о своем деде, отце матери и Светланы. Он страдал страшной алкогольной зависимостью, похоже, он передал ее своим дочерям, а они, в свою очередь, передали ее мне. Я перестала пить пару лет назад, когда А. сняла видео, на котором я вдрызг пьяная сижу на газоне и невпопад отвечаю на ее вопросы. Мои глаза в расфокусе, в них клубятся блики света, и я смотрю куда-то в пустоту. Я несколько раз просмотрела это видео, и мне стало стыдно за себя. У меня было чувство, что этими пьяными глазами в пустоту смотрю не только я, через них в пустоту смотрят моя мать и Светлана. Мне стало не по себе от этого чувства, я потребовала удалить запись, мне хотелось забыть увиденное навсегда и больше никогда не брать в рот спиртное.

* * *

Я не могу писать – мир исчезает. Рев машин и редкие звуки птичьих голосов, крики мужчин на стадионе, желтый свет люстры смешиваются и давят на меня. Между мной и миром нет связи – я замурована в своем теле. Я чувствую боль, она блуждает от виска к правому трицепсу. Иногда пульсирует и унимается, если я обращаю на нее внимание.

Мир исчезает, и на его месте появляется нечто другое: его назойливый и больной двойник. Хочется спать, но я боюсь засыпать, потому что боюсь упустить что-то важное. Может быть, думаю я, пока буду спать, пропущу время, когда мир станет четким и я смогу писать?

Сложно навести фокус на текст, я пишу его наугад. Зная, что делаю опечатки и забываю знаки препинания. Чтобы проверить абзац, я оттягиваю левое веко к виску, напрягаюсь и перечитываю крохотный фрагмент. К середине я чувствую усталость. Я недовольна тем, что получилось. Но решаюсь оставить его, чтобы перечитать и поправить, когда зрение вернется.

* * *

Я пишу рывками. Так же неумело я набираю в легкие воздух, когда плаваю в бассейне. Сначала я долго лежу на диване и слушаю, как медленно идет время. Я лежу и чувствую, что место, где я есть, – это самое дно тяжелой долгой реки. Если погрузиться на дно реки, можно услышать, как вода в ней двигается и шлифует булыжники. Я лежу на своем диване и слушаю, как время шлифует меня и как оно медленно изъедает меня и мир вокруг.

* * *