Роза и лилия

От удивления Жанна потеряла дар речи, сообразив, что должна была спросить не Вийона, а Франсуа де Монкорбье. Как это она могла так оплошать? Ясное дело, перед ней был приемный отец Франсуа, о котором он рассказывал.

— Извините меня. Я сказала, что хочу видеть господина Вийона. Мне следовало назвать его имя.

— Я Гийом де Вийон, — сказал каноник с улыбкой. — Франсуа часто пользуется этой фамилией и имеет на это право. Я позову его. Он, должно быть, уже проснулся.

Он оглядел Жанну с головы до ног.

— Я Жанна де Бовуа, — сказала та.

Собеседник кивнул. Знал ли он о ее существовании?

Вскоре спустился Франсуа. Было заметно, что он только что встал. На нем был длинный халат, под которым, скорее всего, не было ничего. Франсуа как будто обрадовался и удивился. Он провел Жанну в кабинет, окна которого выходили в заросший сад. Вдоль стен комнаты стояли полки, на которых громоздились книги и рукописи. Столько она видела лишь у Дома Лукаса.

— Я должна была увидеться с тобой наедине. Буду краткой. Что ты думаешь о Дени после вчерашнего вечера?

Франсуа поднял брови:

— Он хорошо пьет. Он пил наравне со мной и, кажется, совсем не захмелел. По-моему, у него в этом деле большой опыт. Мы говорили недолго, ибо через час он удалился с какой-то продажной девкой.

Жанна даже вскрикнула от изумления. Девка? В его-то возрасте? В пятнадцать лет?

— Ловкость, с которой он ее подцепил, убедила меня, что и в этих делах он поднаторел. А может, и в играх с мальчиками.

— Мальчиками! — воскликнула Жанна. — Но в нем нет ничего от этого сорта людей!

Франсуа сдержал усмешку:

— Он спросил меня, нравится ли он мне.

Жанна вытаращила глаза:

— Франсуа, это мой младший брат! Ты ошибся.

— Нет. Ты пришла спросить меня о моем впечатлении от этой пирушки, и, значит, твои подозрения опережают разум. Это, должно быть, тебе не по нраву.

Жанна сглотнула.

— Он черствый парень, скорее всего, никого в грош не ставит и готов на все, чтобы добиться своего. Не знаю, что он там тебе рассказывал, но я убежден, что он многое скрыл. Два года, которые он провел, отстаивая свою жизнь, были, уж поверь, весьма бурными. Он всерьез думает стать сеньором. Не могу сказать, как он возьмется за дело, но это совсем не смешно.

— Безрассудство молодости! — возразила Жанна, чувствуя в глубине души, что Франсуа прав.

— Жанна, постарайся понять, а не отрицай огульно. Перед тобой неопытный юнец, которому пришлось увидеть самое страшное, что бывает в жизни: убийство своих родителей. Он совершенно бессилен. Грубая сила торжествует самым жестоким образом. Это его первый серьезный жизненный опыт. Его крадут, и он выживает только благодаря смазливой мордашке. Его хотят продать, потом изувечить и сделать подручным нищих. Ему кажется, что мир поделен на сильных и слабых, вот и все. Он сам среди слабых и нищих. Чтобы выжить, нужно хитрить и не брезговать преступлением. Если бы он не убил монаха, то жил бы сейчас с одной ногой. Можешь ты это понять? Никакие доводы в мире не поколеблют его решимости перейти в лагерь сильных, тех, кого он называет сеньорами.

Жанна не знала, что ответить. Она вспомнила о том, что сама была готова прикончить бандита, и если бы не Бартелеми, без колебаний сделала бы это.

— И все же он спас мне жизнь, — сказала она неуверенно.

— Не сомневаюсь, что он поступил так из братских чувств. Но хотел бы я быть уверен, что здесь обошлось без расчета.

— Как это так? — воскликнула встревоженная Жанна.

— Точно не знаю, Жанна. Я не мог не заметить одной черты, которая присуща вам обоим.

— Какой?

— Упорство. Ты была беременна от меня и скрыла это под предлогом, что я не стану хорошим мужем… Ты выбрала мужа, вполне соответствовавшего твоим представлениям о нем, а мне раскрыла правду, только когда он умер. И то лишь потому, что случай привел меня в твою лавку. Ты знала мой адрес, но ни разу не попыталась разыскать меня и сказать правду. Так что у тебя тоже хватает упорства.

Жанна обомлела:

— Я только хотела себя защитить…

— Он тоже себя защищает. Он все-таки твой брат, даже если его поведение тебе и не нравится.

Все это было горькой правдой.

— Ты осуждаешь меня, как я его? — спросила Жанна, немного помолчав.

— Нет, — ответил он с нежностью. — Чувство важнее. Я прощаю тебя.

Прощает! Подумать только, все последние месяцы он сам молил о прощении!

Жанна кивнула и встала.

— Я могу прийти сегодня на ужин?

Жанна взглянула в его карие глаза. Потом бросилась к нему, и Франсуа сжал ее в объятьях. Жанна едва сдерживала слезы. Наконец ей удалось выговорить:

— Я не могу без тебя.

28 Петушок

B июле небо раскалилось как печка. Не бесстыдство, а простая забота о здоровье заставляла парижан спать голыми. Страсти школяров и студентов на время затихли. Пет-о-Дьябль незаметно занял свое привычное место, а у Весс стала собираться нищая братия.

Мухи и тараканы устраивали свои собрания и праздновали свои праздники.