Роза и тис

Именно птица открыла мне еще одну грань в характере Изабеллы. Птица была мертвая. Она, видимо, ударилась головкой об оконное стекло гостиной и теперь лежала на траве под окном: окоченевшие ножки трогательно торчали кверху, ясные глазки были затянуты пленкой.

Изабелла увидела ее первой. Ужас в ее голосе заставил меня вздрогнуть.

- Посмотрите! Птица.., мертвая!..

Панические нотки в голосе девушки поразили меня.

Она чем-то была похожа на испуганную лошадь; напряженные губы дрожали.

- Поднимите ее, - попросил я.

Изабелла исступленно затрясла головой.

- Не могу...

- Вам неприятно прикасаться к птицам? - спросил я, зная, что некоторым людям такое свойственно.

- Я не могу прикоснуться ни к чему мертвому.

Я удивленно смотрел на нее.

- Я боюсь смерти, - сказала Изабелла. - Ужасно боюсь! Не могу даже подумать о чем-нибудь мертвом. Наверное, потому, что это напоминает - что когда-нибудь я тоже умру.

- Все мы когда-нибудь умрем, - заметил я, думая в этот момент о том, что лежало у меня под рукой.

- Разве вас это не тревожит? Ведь это ужасно! Постоянно думать, что впереди смерть.., и все время приближается. И однажды... - красивые стройные руки Изабеллы в драматическом, не свойственном ей жесте прижались к груди, - однажды придет конец.., конец жизни!

- Вы странная девушка. Изабелла. Я никогда бы не подумал, что вы это так воспринимаете.

- Счастье, что я не родилась мальчиком, - с горечью сказала она. - В случае войны мне пришлось бы стать солдатом, и я опозорила бы семью: убежала или еще что-нибудь в таком роде. Да, - произнесла она тихо, ужасно быть трусом...

Я засмеялся, но смех прозвучал как-то неуверенно.

- Не думаю, что в трудный момент вы бы струсили.

Большинство людей, по-моему, просто боятся оказаться трусами.

- А вы боялись?

- О Господи, конечно!

- Но когда пришлось.., все было в порядке?

Я мысленно обратился к тому моменту напряженного ожидания в темноте.., ожидания атаки.., сосущее чувство тошноты под ложечкой.

- Нет! - признался я. - Не сказал бы, что все было в порядке. Но я понял, что более или менее справлюсь. Что смогу принять конец не хуже, чем другие. Видите ли, через какое-то время начинаешь чувствовать, что не ты остановишь пулю, а кто-то другой.

- Как вы думаете, у майора Гэбриэла было такое же чувство?

Я воздал Джону Гэбриэлу должное.

- Мне кажется, - сказал я, - что Гэбриэл - один из тех редких и счастливых людей, которым чувство страха просто неведомо.

- Да, я тоже так думаю, - сказала Изабелла. Выражение лица было у нее странное.

Я спросил, всегда ли она боялась смерти. Может быть, этому способствовал какой-нибудь шок.

Она покачала головой.

- Не думаю. Правда, мой отец был убит еще до моего рождения, так что не знаю, могло ли это повлиять...

- Очень возможно.

Изабелла нахмурилась. Ее мысли были в прошлом.

- Когда мне было лет пять, умерла моя канарейка.

Накануне вечером она была здорова, а наутро лежала в клетке, вытянув застывшие ножки.., как эта птичка. Я взяла канарейку в руку. - Изабелла вздрогнула; она с трудом подбирала слова. - Птичка была холодная... Она.., она уже была не настоящая.., не видела.., не слышала.., не чувствовала - ее не было!

Взглянув на меня, она вдруг трогательно, почти жалобно спросила:

- Разве вам не кажется ужасным, что мы должны умереть?

Не знаю, что я должен был сказать. Но вместо обдуманного ответа у меня вырвалась правда.., моя личная правда:

- Иногда.., это единственное, чего ждет человек.

Она с недоумением смотрела на меня.

- Я не понимаю...

- В самом деле? - с горечью спросил я. - Посмотрите хорошенько. Изабелла! Как вы думаете, что это за жизнь?

Вас моют, одевают, поднимают каждое утро, как ребенка, перетаскивают, как мешок с углем... Безжизненный ненужный обрубок, лежащий на солнце... Он ничего не может, у него нет будущего, ему не на что надеяться...

Если бы я был сломанным стулом, меня выбросили бы на свалку, но я человек - и меня одевают, прикрывают изуродованное тело пледом и укладывают на солнышке!

Глаза Изабеллы широко раскрылись, в них было замешательство и вопрос. Впервые эти глаза смотрели не на что-то за моей спиной, а прямо на меня, взгляд сосредоточился на мне, но и сейчас она словно не видела, ничего не понимала.

- Но.., как бы то ни было, вы - на солнце. Вы живы. Хотя могли погибнуть.

- Вполне. Господи! Неужели вы не понимаете? Мне жаль, что я остался жив!

Нет, она не понимала... Я говорил на непонятном ей языке.

- Вам, - робко спросила она, - вам.., все время очень больно?

- Время от времени я испытываю сильную боль, но дело ведь не в этом. Можете вы понять, что мне не для чего жить?

- Но.., я знаю, что я глупа.., но разве обязательно жить для чего-то? Разве нельзя просто жить?

У меня дух захватило от такого вопроса.

В этот момент я повернулся, вернее, попытался повернуться на каталке; из-за неловкого движения выронил пузырек с надписью "аспирин", который я постоянно держал при себе. Он упал, пробка открылась, и таблетки рассыпались по траве.

Я резко вскрикнул, и сам услышал свой голос, неестественный, истеричный:

- Не дайте им потеряться! О, соберите их.., найдите!.. Они не должны потеряться!