Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Скверное животное, — согласился Генри. — Худшая из того, что есть у Томми Твисдона. Думаю, она сойдет с дистанции на первом же барьере.

На круг вывели еще двух лошадей, и к перилам приникло больше народу.

— Что там? Третий заезд? — Генри сверился с картой. — Номера увеличиваются? Бежит Номер восемнадцать?

Ширли посмотрела на табло.

— Да.

— Мы могли бы на нем немного выиграть, если цена будет нормальной.

— Генри, ты так много знаешь о лошадях. Ты… когда ты рос, у тебя были лошади?

— Мой опыт ограничивается общением с букмекерами[189].

Ширли собралась с духом и спросила то, что хотела:

— Как странно, что я о тебе почти ничего не знаю, ты не находишь? Есть ли у тебя отец с матерью, или ты сирота, как я?

— О! Мои отец с матерью погибли во время бомбежки. Они сидели в Кафе-де-Пари.

— О Генри, как это ужасно!

— Да, не правда ли? — согласился Генри, не проявляя, однако, чрезмерных эмоций. Почувствовав это, добавил: — Это было более четырех лет назад. Я их очень любил и все такое, но нельзя же все время жить воспоминаниями, не так ли?

— Нельзя, — неуверенно согласилась Ширли.

— С чего вдруг такая жажда информации? — осведомился Генри.

— Ну, всегда хочется узнать о людях побольше. — Ширли почти извинялась.

— Неужели? — Генри искренне удивился. — Тогда тебе лучше пойти и познакомиться с моей тетей Обговори это с Лаурой как положено.

— С Лаурой?

— Ведь для Лауры важны условности, не так ли? Передай ей мои уверения в полном почтении.

Вскоре после этого леди Мюриэл прислала записку с приглашением Ширли на ленч и сообщением, что Генри заедет за ней на машине.

2

Тетка Генри напоминала Белую Королеву[190]. Ее костюм представлял собой смесь разных ярких шерстяных вещей, она усердно работала спицами, а на голове у нее высился пучок волос, тронутых сединой, из которого во все стороны торчали непослушные пряди.

Она умудрялась сочетать в себе живость и рассеянность.

— Как мило, что вы заехали, дорогая, — тепло сказала она, пожимая Ширли руку и роняя моток ниток. — Генри, будь умницей, подними. Расскажите, когда вы родились?

Ширли сказала, что родилась восемнадцатого сентября тысяча девятьсот двадцать восьмого года.

— Понятно. Дева. А в котором часу?

— Не знаю.

— Какая досада! Вы должны это выяснить и сообщить мне. Это очень важно. Где спицы восьмой номер? Я вяжу для флота — пуловер с высоким воротом.

Она развернула вязанье.

— На очень крупного моряка, — сказал Генри.

— Я думаю, во флоте все крупные, — добродушно согласилась леди Мюриэл. — В армии тоже. Помню, майору Тагу Мюррею — девяносто килограммов — подыскивали специально для поло[191] пони под его вес, и ничего не могли поделать, когда он, бывало, заездит их всех. Так он и сломал себе шею в Пайтчли[192],— жизнерадостно закончила она.

Вошел старый, трясущийся дворецкий и объявил, что кушать подано.

Они прошли в столовую. Еда была неважная, столовое серебро — тусклое.

— Бедный старый Мелшем, — сказала леди Мюриэл, когда дворецкий вышел, — он не может уследить за всем. И руки у него так дрожат, что я не уверена, сумеет ли он обнести поднос вокруг стола. Я сто раз твержу ему, чтобы ставил его на боковой столик, а он не хочет. И не позволяет заменить серебро, не видит, что его надо почистить. И все время ругается с сомнительными служанками, каких только и можно найти сегодня, говорит, не привык к таким. Ну и как быть? Это все из-за войны.

Они вернулись в гостиную, и леди Мюриэл оживленно болтала о библейских пророчествах, об измерении пирамид, и как дорого стоят незаконные талоны[193] на одежду, и как трудно сделать цветочный бордюр.

После чего неожиданно смотала свои клубки и заявила, что прогуляется с Ширли по саду, а Генри отослала с поручением к шоферу.

— Генри — милый мальчик, — сказала она Ширли, когда они остались одни. — Конечно, очень эгоистичный и до ужаса экстравагантный, но чего от него ждать после такого воспитания?

— А что, он похож на мать? — осторожно прощупала Ширли.

— О Господи, нет, конечно. Бедная Милдред была жутко экономна. У нее это была страсть. Я вообще не могу понять, зачем мой брат на ней женился, она даже хорошенькой не была, и ужасно скучная. Думаю, счастливее всего она была на ферме в Кении в солидной фермерской среде. Позже, правда, они стали жить повеселее, но это ее не устраивало.

— А отец Генри… — Ширли замолчала.

— Бедняга Нед, он трижды был под судом о банкротстве. Но такой компанейский. Временами Генри мне его напоминает. Особого рода астральная зависимость; правда, она не всегда действует. Я в этом разбираюсь.

Она оборвала увядший цветок и искоса посмотрела на Ширли.

— Вы такая хорошенькая — уж извините, голубушка! И очень молодая.

— Мне почти девятнадцать.

— Да… понимаю… Вы чем-нибудь занимаетесь, как все теперешние умные девушки?

— Я не умная девушка, — сказала Ширли. — Сестра хочет, чтобы я выучилась на секретаршу.

— Я уверена, что это очень хорошо. Особенно если стать секретарем члена парламента. Говорят, это ужасно интересно Правда, я никогда не понимала почему. Но не думаю, что вам придется долго заниматься хоть чем-нибудь — вы выйдете замуж.