Роза и тис

– Мисс Чартерис, не хотите потанцевать?

– Спасибо, хочу, – вежливо ответила Изабелла и встала. – Очень хочу.

И они удалились – молча и довольно чопорно.

Я вспомнил о Дженнифер. Интересно, где она сейчас, чем занимается? Счастлива ли она? Нашла ли, как говорится, другого? Я надеялся, что нашла. Очень надеялся.

Думая о Дженнифер, я не чувствовал настоящей боли, потому что той Дженнифер, которую я когда-то знал, на самом деле не было. Я создал, придумал ее для собственного удовольствия. Настоящая Дженнифер меня больше не волновала, ибо между ею и мной стояла фигура того Хью Норриса, который ее любил.

Я смутно припомнил раннее детство. Я неуверенно и осторожно спускаюсь по большой лестнице. Словно эхо собственного голоса доносится до меня из прошлого. Я важно говорю себе: «Вот Хью. Он спускается по лестнице…» Становясь старше, ребенок приучается говорить о себе в первом лице «я». Но где-то в глубине души он по-прежнему думает о себе не в первом лице, а в третьем, как бы со стороны. Он видит себя, изображенного на ряде картинок. И я сейчас уподобился ребенку. Вот я вижу Хью, который утешает Дженнифер. Вот Хью, ставший для Дженнифер всем на свете. Хью, который собирается сделать Дженнифер счастливой, вознаградить ее за все пережитые невзгоды…

Внезапно я понял: она очень похожа на Милли Берт. Милли Берт решила выйти замуж за Джима, чтобы сделать его счастливым, излечить от пьянства, но при этом она понятия не имела о том, каков ее Джим на самом деле.

Я попробовал свой метод на Джоне Габриэле. Вот Джон. Он жалеет молодую женщину, утешает ее, подбадривает, помогает ей.

Потом я переключился на Терезу. Вот Тереза. Она выходит замуж за Роберта…

Нет, с Терезой этот номер не пройдет! Тереза совершенно взрослая – она давно научилась говорить о себе «я».

Из амбара вышли двое. Они не пошли ко мне, а, напротив, повернули в противоположную сторону и стали спускаться по направлению к нижней террасе и парку.

Я продолжил свои эксперименты. Вот леди Трессильян, которой кажется, будто ей удастся вернуть мне интерес к жизни. Вот миссис Бигэм Чартерис, воображающая, будто только она знает «как надо». Ей все еще чудится, будто она – образцовая жена полкового командира. А почему бы и нет? Жизнь тяжела, и все имеют право мечтать.

Интересно, а Дженнифер мечтала о чем-нибудь? Что она представляла собой на самом деле? Пытался ли я разобраться в ней? Разве не видел я в ней лишь то, что сам придумал, что хотел видеть, – верную, несчастную, удивительную Дженнифер?

А на самом деле? Не такая уж она была удивительная. Несчастная? Да! Определенно и решительно несчастная… Я вспомнил ее раскаяние и самозабвенные угрызения совести, которым она предавалась, сидя у моей постели. Она обвиняла во всем себя. Ну и что все ее обвинения значат в конце концов? Да ничего. Вот Дженнифер. Она представляет себя в трагической роли…

Дженнифер непременно должна была нести ответственность за все, что случилось. Вот Дженнифер, несчастная, у которой ничего не получается и которая берет вину за все неприятности и невзгоды на себя. Возможно, Милли Берт делала бы на ее месте то же самое… Вспомнив о Милли, я переключился с теории на реальность. Сегодня Милли на вечер не пришла. Наверное, она поступила мудро. А может, она сейчас утешает себя примерно так, как я себе представляю?

Внезапно я вздрогнул, словно от толчка. Должно быть, я ненадолго задремал. А тем временем похолодало…

Я услышал шаги. Кто-то поднимался с нижней террасы. Джон Габриэль! Когда он приблизился, я заметил, что походка у него нетвердая. «Должно быть, пьян», – решил я.

Когда он подошел ко мне поближе, мое удивление возросло. Он выглядел как пьяный, он говорил заплетающимся голосом, глотая отдельные слова. Однако если он и был пьян, то не от алкоголя.

Он рассмеялся бессмысленным, пьяным смехом.

– Вот так девочка! – пробормотал он. – Ну и девочка! Говорил я вам, что она ничем не отличается от других девчонок. Может, голова у нее и витает в облаках, но уж ногами она крепко стоит на земле!

– О ком вы говорите, Габриэль? – резко спросил я. – Вы что, пьяны?

Он снова захохотал:

– Вот это номер! Нет, я не пьян. Есть вещи и поинтереснее, чем спиртные напитки. Вот так гордячка! Слишком благородная, чтобы общаться с простолюдинами, с быдлом! Я показал ей ее место! Опустил ее с заоблачных высот и показал… показал, из чего она сделана, – из такой же глины, как и прочие… Я уже говорил вам, что она не святая – с такими-то губами… Она такая же, как и все. Как все мы… Возьмите любую женщину – все они одинаковы… все как одна!

Я рассвирепел:

– Послушайте, Габриэль, да чем вы там занимались?

Он снова загоготал:

– Наслаждался жизнью, старина! Вот чем я занимался. Наслаждался жизнью на свой лад – и, доложу я вам, я здорово провел время!

– Если вы хоть чем-нибудь оскорбили эту девушку…

– Девушку? Она настоящая женщина, в полном смысле этого слова, зрелая женщина. Она прекрасно знает, что делает, – по крайней мере, должна знать. О да! Можете мне поверить!