Роза и тис

А Милли Берт, несомненно, беспрестанно обороняется. Но может, Габриэлю нравится собирать обломки и составлять из них единое целое? Когда-то мне самому нравилось…

– Вы очень его любите? – спросил я.

Слезы брызнули у нее из глаз.

– Да… да! Я никогда… не встречала такого человека, как он! Никогда в жизни!..

Я сам прежде не встречал никого похожего на Джона Габриэля, но не могу сказать, что это взволновало меня так же, как Милли Берт.

– Я бы все для него сделала, капитан Норрис, правда!

– Достаточно того, что вы его любите. Оставьте все как есть.

Кто сказал: «Любите и оставьте любимых в покое»? Какой-то психолог, который пишет книги для родителей? Если подумать, совет хорош не только применительно к детям. А можно ли в действительности оставить кого-нибудь в покое? Врагов, если постараться, можно. Но тех, кого мы любим?..

Отвлекшись от бесплодных разговоров и раздумий, я позвонил в колокольчик и попросил принести нам чаю.

За чаем я нарочно свел разговор к фильмам, которые я видел в прошлом году. Милли любила ходить в кино.

Выборы тем временем проходили с переменным успехом по всем направлениям. С передовой возвращались бойцы – все очень усталые и находящиеся на разных стадиях оптимизма или, наоборот, отчаяния. Один Роберт сохранял спокойствие и бодрость духа. У заброшенной каменоломни он набрел на поваленный бук, и оказалось, что именно такого дерева жаждала его душа. Еще он необычайно хорошо перекусил в одном маленьком пабе. Роберт был готов часами обсуждать живопись и еду, и надо признать, это не самые плохие темы для беседы.

Глава 22

На следующий день поздно вечером в комнату ворвалась Тереза. Устало отбросив прядь волос со лба, она произнесла:

– Все, он прошел!

– С каким перевесом? – спросил я.

– Двести четырнадцать.

Я присвистнул.

– Он был на волосок от поражения!

– Да. Карслейк считает, что, если бы не история с Милли Берт, он победил бы с перевесом по крайней мере в тысячу голосов.

– Карслейк меньше, чем кто-либо другой, понимает, о чем он говорит.

– По всей стране левые празднуют победу. Лейбористы победили повсюду. Только в нашем округе и еще в нескольких победу одержали консерваторы.

– Габриэль оказался неплохим пророком – помню, именно такую ситуацию он и предсказывал.

– Знаю. У него потрясающее чутье.

– Ну вот, – сказал я, – наконец-то Милли Берт сможет спать спокойно. Все-таки из-за нее его карьера не испорчена. Какое облегчение она, должно быть, сейчас испытывает!

– Испытывает ли?

– Тереза, ну ты и стерва! Малышка так предана Габриэлю…

– Знаю… – Помолчав, она задумчиво добавила: – И они очень подходят друг другу. Мне кажется, с ней он был бы счастлив – то есть если он хочет быть счастливым. Некоторые люди не стремятся к счастью.

– По моим наблюдениям, наш герой – вовсе не аскет, – возразил я. – Я бы сказал, его больше всего на свете заботит собственная выгода и желание взять от жизни все, что только можно! Как бы там ни было, жениться он собирается на деньгах. Он сам мне говорил. И скорее всего, так он и поступит. А Милли… что ж, очевидно, ее удел – роль жертвы… Ты, конечно, сейчас скажешь, будто ей такая роль нравится?

– Нет, конечно. Только для того, чтобы сказать: «Ну и дурака же я свалял!», посмеяться над собой и идти дальше, требуется по-настоящему сильный характер. Слабым всегда нужно за что-то держаться. Они должны постоянно видеть перед глазами свои ошибки, причем рассматривают их не как просто неудачу, с которой необходимо справиться, а как определенный проступок, вину, как трагический грех. – Она отрывисто добавила: – Я не верю в дьявола. Все зло в мире – дело рук слабых, причем, как правило, оно творится из лучших побуждений и представляется им в чудесном романтическом свете. Боюсь я слабых! Они опасны. Они похожи на покинутые корабли, дрейфующие в темноте и бьющие хорошие морские суда.

Габриэля я увидел только на следующий день. Он выглядел усталым, измученным; он был похож на воздушный шар, из которого выпустили воздух. Он был совершенно не похож на того Джона Габриэля, которого я знал.

– Что, похмелье после выборов? – спросил я.

Он застонал.

– Точно. Просто тошнит от успеха! Где тут у вас лучший херес?

Я показал, и он налил себе.

– Как там Уилбрэм?

Габриэль криво ухмыльнулся:

– Бедняга! Он уж слишком серьезно относится и к себе, и к политике. То есть не чересчур, но достаточно серьезно. Жаль, что он так раскис.

– Но вы, наверное, сказали друг другу все, что полагается в подобных случаях, – о честной борьбе, спортивном духе и прочее?

Он снова ухмыльнулся:

– Да уж, нас хорошо натаскали. Об этом позаботился Карслейк. Боже, какой он осел! Дело свое знает назубок, барабанит как по писаному, но при этом – ни капли ума!

Я поднял рюмку.

– Что ж, за вашу карьеру! Начало уже положено.

– Да, – вяло отозвался Габриэль. – Начало положено.

– Что-то вы не слишком радуетесь.

– Вы сами сказали – похмелье после выборов. Когда побеждаешь другого, всегда становится так скучно… Но впереди меня ждет еще не одна славная битва. Вот увидите – обо мне вскоре заговорят!

– У лейбористов – подавляющее большинство…

– Знаю. Это прекрасно!