Роза и тис

– Габриэль, что за странные речи для новоизбранного члена парламента от партии тори!

– К черту тори! У меня появился шанс. Кто вновь посадит тори на коня? Уинстон – опытный боец, он мастер выигрывать войны, особенно когда сталкивается с трудностями. Но он слишком стар для того, чтобы удержать мир. А мир – мудреная штука. Иден? [8] Он такой изысканный, сладкоречивый английский джентльмен…

Дальше он перебрал всех известных деятелей Консервативной партии.

– Ни один не способен выдвинуть конструктивную идею! Скулят о национализации и радостно впадают в социалистический маразм – а сколько ошибок они еще наделают! Просто скопище болванов. Твердолобые профсоюзные деятели и безответственные теоретики из Оксфорда… Наша партия проделает все старые парламентские трюки – словно старый ученый пудель на ярмарке. Сначала натявкается всласть, потом встанет на задние лапки и закружится в медленном вальсе.

– А как же в эту вашу картинку оппозиции впишется Джон Габриэль?

– Невозможно начать операцию, не продумав ее основательно, во всех подробностях. Потом надо дать плану созреть. Я постараюсь расположить к себе молодежь – парней с новыми идеями, которые, как правило, «против правительства». Стоит подкинуть им идейку – и дело в шляпе!

– Какую идейку?

– Вот вечно вы понимаете все совершенно не так, как надо, – раздраженно ответил мой собеседник. – Какая разница, что за идейка! Да я хоть сейчас придумаю вам полдюжины – мне ничего не стоит. С политической точки зрения есть всего две вещи, которые по-настоящему заботят людей. Во-первых, возможность набить свои карманы. А во‑вторых, нужно придумать нечто такое… идею, которая кажется правильной и в то же время чрезвычайно проста для понимания, элементарна, благородна и в то же время путанна. Усвоит человек такую идею и вроде как засветится изнутри. Человеку нравится быть благородным животным – как и нравится, когда ему хорошо платят. Ваша идея не должна быть чрезмерно практической, понимаете, необходимо что-то человечное, и притом такое, чтобы не ходить с протянутой рукой и не клянчить деньги у каждого встречного. Вы замечали, как охотно люди жертвуют деньги по подписке – скажем, для жертв землетрясения в Турции или Армении? Но никому на самом деле не улыбается принять в дом эвакуированного ребенка, правда? Такова уж человеческая натура.

– Я буду с интересом следить за вашей карьерой, – пообещал я.

– Через двадцать лет увидите: я растолстею, разбогатею и, возможно, меня станут считать благодетелем общества, – сообщил Габриэль.

– А потом?

– Что вы имеете в виду под вашим «а потом»?

– Просто хотел узнать: когда вам все надоест, что вы предпримете?

– О, я без дела не останусь, всегда найду для себя какое-нибудь занятие – просто ради удовольствия.

Полнейшая уверенность, с какой Габриэль рисовал передо мной свою будущую жизнь, просто зачаровывала. Тогда я начал верить в то, что все задуманное им осуществится. Чаще всего в своих предсказаниях он оказывался прав. Он предвидел, что население страны проголосует за лейбористов. Он не сомневался в собственной победе. И дальнейшая его жизнь будет подчиняться составленному им плану, ни на волосок не отклоняясь от него.

– Значит, все к лучшему в этом лучшем из миров.

Он моментально нахмурился и раздраженно воскликнул:

– Умеете вы, Норрис, наступать на больную мозоль!

– А что? Что-то не так?

– Да нет, ничего… в общем, все в порядке… – Помолчав, он продолжал: – Знаете, каково постоянно ходить с занозой в пальце? Можно с ума сойти… вроде не очень больно, но постоянно напоминает о себе, мучает… стесняет движения…

– Что же у вас за заноза? – поинтересовался я. – Милли Берт?

Он изумленно уставился на меня. Я понял: не о Милли Берт он думал.

– Да нет, с ней все хорошо. К счастью, эта история ей не повредила. Она мне нравится. Надеюсь, в Лондоне мы с ней увидимся. В Лондоне вокруг не будет столько проклятых сплетников, как здесь.

Затем, внезапно покраснев, он вытащил из кармана какой-то пакет.

– Вот, взгляните, пожалуйста… Как по-вашему, ничего? Свадебный подарок. Изабелле Чартерис. Я решил, что должен что-то ей подарить. Когда свадьба? В следующий четверг? Вам, наверное, мой подарок покажется ерундой.

Я с любопытством раскрыл пакет. Однако то, что я обнаружил, повергло меня в полнейшее изумление. Меньше всего я ожидал подобного от Джона Габриэля… Что угодно, но только не католический служебник.

– Точно не знаю, что это, – пояснил майор. – Что-то католическое. Ему лет двести. Но мне показалось… не знаю почему… ей он как-то пойдет. Конечно, если вам кажется, что это глупость…

Я поспешил его разубедить:

– Служебник просто чудо! Кто угодно был бы счастлив обладать такой книгой. Музейная вещь!

– Мне показалось, что ей этот служебник как-то подходит, если вы понимаете, о чем я…

Я кивнул. Я его понимал.

– Надо же мне, в конце концов, хоть что-то ей подарить! Не то чтобы она мне особенно нравилась – мне такие девицы не по душе… Высокомерная кукла! Удалось ей все-таки поймать его светлость! Желаю ей счастья с ее напыщенным ничтожеством.

– Никакое он не напыщенное ничтожество.