Роза и тис

По-другому об Изабелле говорила леди Трессильян. Говорила она со мной. Думаю, потому, что больше ни с кем не могла поделиться, а еще, видимо, потому, что ей казалось: из-за того, что я инвалид, я не в счет. Ее материнское отношение ко мне нисколько не изменилось, она все так же опекала меня, жалела за беспомощность. Думаю, ей доставляло удовольствие говорить со мной так, как если бы я и правда был ее сыном.

– Аделаида, – жаловалась она, – неприступна как скала, Мод вскидывает голову и немедленно уходит гулять с собаками.

Леди Трессильян не с кем было облегчить свою сентиментальную душу. Обсуждать свои семейные дела с Терезой она не решалась. Со мной дело обстояло по-другому. Она любила Изабеллу, любила всем сердцем и ни на минуту не переставала думать о ней. Поступок девушки ужаснул и озадачил леди Трессильян.

– Это так не похоже на нее… Совершенно не похоже, Хью! Тот человек словно бы околдовал ее. Я всегда считала его весьма опасным… А она? Она ведь была так счастлива – они с Рупертом, казалось, были созданы друг для друга. Не могу понять. Они ведь были счастливы – на самом деле! А вы как считаете?

Я отвечал, видя дело с несколько иной точки зрения: да, по-моему, они были счастливы. Я хотел добавить: «Но иногда одного счастья недостаточно», но боялся, что леди Трессильян меня не поймет…

– Не могу отделаться от мысли, что тот ужасный человек, должно быть, увлек ее, каким-то образом загипнотизировал! Адди не согласна. По ее мнению, Изабелла не способна сделать что-либо под давлением. Я не знаю, просто не знаю…

По-моему, леди Сент-Лу была права.

– Как вы думаете, они поженились? – спросила леди Трессильян. – И где они, по-вашему, сейчас?

Я поинтересовался, сообщила ли Изабелла им что-нибудь о себе.

– Нет. Ни слова, кроме того письма, что она оставила. Оно было адресовано Адди… Изабелла написала: она не ждет, что Адди когда-нибудь ее простит, и, возможно, Адди права. И еще она писала: «Нет смысла просить прощения за ту боль, которую вам причиню. Если бы я чувствовала свою вину, я бы не сделала того, что делаю. Возможно, Руперт меня поймет, но, скорее всего, нет. Я всегда буду любить всех вас, даже если мы с вами больше никогда не увидимся». – Леди Трессильян подняла на меня глаза, полные слез. – Бедный мальчик… Бедный, милый Руперт… мы все так любили его.

– Он, наверное, очень тяжело воспринял известие о бегстве Изабеллы?

После побега я не видел Руперта Сент-Лу. Он уехал на следующий же день. Не знаю, куда он поехал и что делал… Спустя неделю он вернулся в свою часть, в Бирму.

Плача, леди Трессильян покачала головой:

– Он был с нами так добр, так мягок! Но он не хотел говорить о ней. Никто не хочет говорить о ней… – Она тяжело вздохнула. – А мне так хочется узнать, где они и что с ними. Поженятся ли они? Где будут жить?

У леди Трессильян был исключительно женский склад ума: прямой, практичный, занятый событиями повседневной жизни и бытовыми вопросами. Готов был поспорить, она уже рисовала перед своим внутренним взором неясную картину семейной жизни Изабеллы. Свадьба, домик, дети… Она легко простила ее. Она любила Изабеллу. То, что совершила ее любимица, было ужасно, постыдно, недостойно. Она опозорила семью. Но ее поступок был также романтичным, а леди Трессильян могла ценить подобные вещи.

Как я уже говорил, события двух последующих лет почти не отложились у меня в памяти. Были назначены дополнительные выборы, на которых победу при подавляющем большинстве голосов одержал мистер Уилбрэм. Даже не помню, кто был кандидатом от Консервативной партии, – какой-то сельский джентльмен с безупречной репутацией и, видимо, лишенный качеств, привлекающих массы. Без Джона Габриэля политика перестала быть для меня интересной.

Мои мысли тогда все больше были заняты собственным здоровьем. Я лег в больницу, мне сделали несколько операций, в результате которых мне не стало хуже – даже чуточку лучше. Тереза и Роберт остались жить в «Полнорт-Хаус». Три старые леди переехали из замка Сент-Лу в маленький домик в викторианском стиле с премиленьким садиком. Замок на год сняли какие-то люди с севера Англии. Спустя полтора года в Англию вернулся Руперт Сент-Лу. Он женился на американке. Тереза написала мне: как только молодожены получат разрешение, они собираются полностью реставрировать замок. Странно, но эта идея была мне ненавистна.

Куда делись Габриэль и Изабелла и чем занимался Габриэль, никто не знал.

В 1947 году Роберт с успехом провел в Лондоне выставку своих корнуоллских работ.

К тому времени хирургия сделала большой скачок вперед. Европейские хирурги делали буквально чудеса в случаях, похожих на мой. Одно из преимуществ войны состоит в том, что медицина значительно преуспевает в деле облегчения человеческих страданий. Мой лечащий врач в Лондоне оживленно рассказывал о работе, проделанной одним евреем-врачом из Словакии. Во время войны он смело экспериментировал и добился потрясающих результатов. Мой хирург посоветовал мне обратиться к этому врачу, ибо он может сделать то, что не под силу английским хирургам.