Значит, здесь она еще оставалась уязвимой. Жизнь со всеми ее превратностями не имела над ней силы. Она могла противостоять жизни, но не смерти или угрозе смерти. Даже после того, как опасность миновала, она все еще была бледна и дрожала.
– Господи! – закричал Габриэль. – Тебя чуть не сшибли! Изабелла, ты в порядке?
– Да, – ответила она. – Я в порядке. – Но в голосе ее все еще слышалась дрожь. Она посмотрела на меня: – Вот видите, я все такая же трусиха.
Мне осталось не так уж много рассказывать. В тот вечер в «Кафе-гри» я видел Изабеллу в последний раз.
Как обычно бывает, ничто не предвещало трагедии…
Я сидел и размышлял, что лучше: пойти снова навестить Изабеллу, написать ей или уехать из Заграда, когда ко мне в комнату вошел Габриэль. Не могу сказать, будто заметил в нем что-то необычное. Может, какое-то нервное возбуждение, какая-то напряженность – не знаю…
Он довольно хладнокровно сказал:
– Изабелла умерла.
Я уставился на него, ничего не понимая. Я просто поверить не мог…
– Да. – Он понял, что я ему не верю. – Я говорю правду. Ее застрелили.
Язык отказывался мне повиноваться. Я словно оцепенел:
– Застрелили? Как застрелили? Как это могло произойти? Как это случилось?
Он рассказал. Они вдвоем сидели в том самом кафе, где я тогда его встретил.
– Вы когда-нибудь видели портреты Столанова? – спросил он вдруг. – Замечаете сходство между ним и мной?
В то время Столанов был фактическим диктатором Словакии. Внимательно посмотрев на Габриэля, я вынужден был признать, что между ними существует определенное портретное сходство. Когда же волосы в беспорядке падали ему на лоб, как это часто бывало, сходство становилось еще сильнее.
– Что случилось? – Я все еще ничего не понимал.
– Один придурок студент… Решил, что я – Столанов. У него с собой был револьвер. Он помчался ко мне через все кафе, стреляя на бегу и вопя: «Столанов! Столанов! Вот ты мне и попался!» Сделать ничего было нельзя. Он выстрелил, но попал не в меня. Он попал в Изабеллу… – Помолчав, он добавил: – Она умерла мгновенно. Пуля пробила сердце.
– Боже! – Я сжал голову руками. – И ничего нельзя было поделать?
Я не поверил, что Габриэль ничего не смог сделать.
Он вспыхнул:
– Нет… Я ничего не мог поделать… Я сидел за столиком, у стены. У меня просто не было времени…
Я молчал. Я онемел. Оцепенел…
Габриэль молча наблюдал за мной. Он все так же не выказывал никаких эмоций.
– Вот, значит, до чего вы ее довели, – выговорил я наконец.
Он передернул плечами:
– Да, если вам угодно.
– Это вы притащили ее в тот вонючий дом, в этот мерзкий городишко… Если бы не вы, она могла бы…
Я замолчал. Он закончил фразу за меня:
– Она могла бы стать леди Сент-Лу и жить в замке у моря – в пряничном замке, с пряничным мужем и, наверное, с пряничным ребенком на коленях.
Издевка в его голосе взбесила меня.
– Боже правый, Габриэль, вряд ли я когда-либо смогу вас простить!
– Норрис, должен признать, мне наплевать, простите вы меня или нет.
– Кстати, что вам здесь надо? – со злобой спросил я. – Зачем вы явились ко мне? Чего хотите?
– Я хочу, – спокойно сказал он, – чтобы вы отвезли ее в Сент-Лу… Наверное, вы сможете это организовать. Она должна быть похоронена там, а не здесь. Со здешними краями ее ничто не связывает.
– Да, – согласился я. – Ничто не связывает… – Я поднял на него глаза. Странно, но наряду с болью я вдруг ощутил жгучее любопытство. – Зачем вообще было ее увозить? Что стояло за вашими поступками? Вы что, так сильно ее желали? Так сильно, что поломали карьеру и все свои планы, которые так тщательно выстраивали…
Он снова передернул плечами.
– Я не понимаю! – вскричал я со злобой.
– Не понимаете? Ну конечно, где уж вам понять… – От звуков его голоса – хриплого, дребезжащего – я вздрогнул. – Вы-то никогда ничего не поймете! Да что вам вообще известно о страдании?
– Довольно много, – уязвленно ответил я.