«Роза» Исфахана

— Нет, конечно. — Лахути достал из кармана пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, закурил. — Не доложил, потому что знаю, что они с тобой сделали бы. К главе миссии Красного Креста они еще поостерегутся проявлять жестокость, изображая из себя гуманистов, а вот с американской шпионкой церемониться не станут. Тебе пришлось бы пережить много неприятных часов и дней, Аматула, прежде чем твои Госдепартамент и ЦРУ вызволили бы тебя из подвалов «Министерства информации». Нет, тебя не убили бы. Не отважились бы — кишка тонка. Наши прекрасно знают, что за гибель любого американского гражданина, не говоря уж об офицере, получат ракетно-бомбовый удар по самым чувствительным местам, а это повлечет за собой новые мятежи недовольных, хаос в стране и в конечном итоге даже крах экономики. Власть нынешних правителей Ирана и так уже висит на волоске. Общественное мнение в последнее время заметно качнулось в сторону от идеологии, насаждаемой верховным рахбаром и его муллами. Люди устали от революционной риторики, вечной борьбы с мнимыми врагами, безработицы и нищеты. Так что если бы ты даже заболела в тюрьме чем-нибудь, тебя лечили бы с удвоенным рвением: лишь бы американка не умерла ненароком! Но при этом отвратительных моральных унижений ты натерпелась бы с лихвой… А я этого не хочу, потому и не доложил о твоем настоящем происхождении.

— Зато теперь в тюрьму бросят тебя! — гневно произнесла Джин. — И ракетно-бомбового удара за твою смерть никто не нанесет! Ты этого хочешь, Шахриар?! Твои начальники не станут считаться ни с твоими прошлыми заслугами, ни с твоей жизнью!..

— Не станут, — легко согласился Лахути. — К тому же и заслуг-то у меня особых перед режимом Хомейни нет, — он стряхнул пепел с сигареты в пепельницу. — Сама видишь: в сорок семь лет всё еще хожу в капитанах. И ведь не потому, что трус или слишком берег себя… Просто слишком многое мне претило в заданиях, принимаемых к исполнению. Воспитание, наверное, не позволяло с ними мириться. Юнцы, что моложе меня, выросшие уже при Хомейни и впитавшие его учение с молоком матерей, ни перед чем не останавливались: убить — так убить, взорвать — так взорвать, оклеветать — так оклеветать… Они не задумывались, хорошо это или плохо: раз рахбар приказал, значит, хорошо и правильно. Их поколение быстро научилось не задавать лишних вопросов и потому шустро продвигалось по служебной лестнице. А я так и не научился. Признаться, я давно бы уже ушел в отставку, но, как ты сама слышала от Бальтасара, из Корпуса стражей исламской революции по собственной воле не уходят. До выслуги лет мне осталось три года, и я даже обрадовался, когда получил назначение в Исфахан. Возглавив охрану миссии Красного Креста, я должен был не столько обеспечивать вам, врачам, спокойные условия работы, сколько не допускать на территорию миссии местных жителей, чтобы те не приобщились ненароком к западным благам и не позавидовали еде, одежде и образу жизни иностранцев. Правительство Ирана на самом деле обеспокоено не числом спасенных соотечественников, пострадавших от землетрясения, а тем, что жители прилегающих к миссии районов могут вдруг разглядеть в иностранцах не чудовищ, а обыкновенных и даже красивых людей. И вдобавок добрых, смелых, готовых жертвовать собой ради спасения совершенно чужих им иранцев. И чтобы иранские женщины, не приведи Аллах, не узнали, что можно не носить хиджаб, не скрывать своего лица и чувствовать себя при этом комфортно и свободно. Словом, чтобы никто из местных жителей не увидел привлекательности свободы. Свободы в одежде, питании, поведении. Именно по этой, а не по какой-то другой причине мы оградили миссию тремя охранными кольцами, Аматула. Чтобы иранцы — по большей части неграмотные и не знающие ничего кроме Корана, да и то только из проповедей муллы, — боялись даже приблизиться к ней: ведь раз столько охраны, значит, за забором скрывается нечто ужасное. Даже некоторые мои солдаты не хотели охранять миссию: я видел в их глазах затаенный страх возможной встречи с чем-то непонятным и потому пугающим. Зато сам я, получив назначение в миссию, — Шахриар взял руку Джин, поднес к губам, поцеловал, — страшно обрадовался, что смогу снова прикоснуться к той жизни, к той культуре, которые существовали в Иране при шахе. Что смогу общаться с нормальными, адекватными и улыбчивыми людьми. В том числе с красивой американкой, — улыбнулся он ласково. — Ты ведь американка, я правильно угадал?

— Да, я американка, — тихо ответила Джин и почувствовала, что у нее словно камень с души свалился. — И мое настоящее имя — Джин, — продолжила она поток признаний. — Джин Фостер-Роджерс. Офицер медицинского корпуса армии США. И раз уж я предлагаю тебе перебраться в Ирак, на американскую базу, ты должен понимать, что это — не пустая болтовня. А из Ирака чуть позже, после недолгого срока интернирования, ты сможешь отправиться в США. И там, я уверена, в подвалах тебя держать не станут.