В памяти всплыл обрывок последнего разговора с Анной, когда Анна спросила, что она будет делать, если Норман все же
Теперь за дверью была тишина. Но тот, кто стучал, не ушел. Рози видела очертания его ботинок в щели под дверью. Она знала, что это за ботинки: большие, черные, начищенные до блеска. Он редко носил полицейскую форму, но эти ботинки практически не снимал. Тяжелые ботинки, жесткие. Кому, как не ей, это знать. За годы жизни с Норманом отметины этих ботинок столько раз оставались у нее на ногах, животе и на месте пониже спины, что она даже и счет потеряла.
Стук повторился. Три короткие серии по три удара:
И снова – как и сегодня утром, в стеклянной кабинке студии звукозаписи, когда у Рози от страха перехватывало дыхание, – она стала думать о женщине на картине. Об этой сильной бесстрашной женщине, которая стоит на вершине холма и
Она попыталась припомнить прием, который им показывала Герт Киншоу: тот самый, когда ты хватаешь атакующего противника за предплечья и бросаешь его через бедро с разворотом. Но толку от этого было мало. Она совершенно не представляла себе, как она справится с Норманом. Но зато ей очень отчетливо представлялся Норман, который бросается на нее с мерзкой ухмылкой, обнажающей зубы (она называла эту гримасу его кусачей улыбкой) – Норман, который пришел, чтобы серьезно с ней поговорить.
Очень серьезно поговорить.
Пакет с покупками по-прежнему стоял на кухонном столе рядом со стопкой желтых листовок с объявлением о пикнике. Колбасу и другие скоропортящиеся продукты Рози, как только пришла, убрала в холодильник, но консервные банки так и лежали в пакете. Она подошла к столу на негнущихся деревянных ногах и запустила руку в пакет.
В дверь опять постучали:
– Сейчас, – крикнула Рози и сама поразилась тому, насколько спокойно прозвучал ее голос. Она достала из пакета самую большую консервную банку, двухфунтовую жестянку с фруктовым компотом, и, перехватив ее поудобнее, направилась к двери на таких же негнущихся деревянных ногах. – Уже иду, подождите секундочку.