Роза ветров

С какой именно целью господин Семенов привел его в столь модное и в столь закрытое заведение, Невельскому до сих пор было невдомек. Однако спрашивать об этом он считал ниже своего достоинства. Более того, он искренне наслаждался созерцанием удивительно красивых людей в красивых платьях, чей вид после длительного морского перехода с его однообразием бегущих волн и массивного неба приятно волновал ему теперь зрительные нервы. Причина посещения ассамблеи «Олмак’с», разумеется, была ему интересна, и тем не менее он не собирался расспрашивать о ней своего спутника, поскольку, во-первых, твердо знал, что очень скоро она прояснится сама собой, а, во-вторых, ему не хотелось доставлять удовольствие господину Семенову своим любопытством. Открытое проявление подобного любопытства означало бы признание им за собой неравной позиции, а этого вахтенный офицер великого князя позволить ни себе, ни даже сложившейся без его ведома ситуации никак не мог.

Выйдя из большой и, судя по звукам настраивавшегося оркестра, танцевальной залы, спутник Невельского продолжал свои рассказы о здешних порядках. Помимо того, что «Олмак’с» был практически единственным общественным местом в Лондоне да и, наверно, во всей Европе, куда женщины в середине просвещенного девятнадцатого века могли свободно и независимо являться без мужского сопровождения и совершенно на тех же правах, что и мужчины, ассамблея эта была знаменита еще и своим скандальным отказом герцогу Веллингтону. Непреклонный комитет патронесс, де-факто являвшихся на протяжении вот уже более полувека подлинными королевами лондонского света, раз и навсегда указал на дверь великому победителю Бонапарта на одном лишь том основании, что герцог осмелился дважды опоздать к закрытию входа в ассамблею в общей сложности на семь недопустимых минут, да к тому же пришел не в коротких — едва до колен — бриджах, как то было положено всем без исключения особям мужского пола, а в обычных брюках, символизирующих, по мнению патронесс, неприемлемое в их царстве грубое и несправедливое мужское превосходство. Потенциальные женихи, по их мысли, обязаны были являться сюда кроткими и беспомощными, как дети в коротких штанишках, или — еще лучше — как буколические пастушки. Нежная пастораль исполняла здесь такую же твердую, необходимую и жестокую роль, какую на боевых кораблях играла палочная дисциплина. За невозможностью отрезать мужчинам то, что беспокоило дам-патронесс на самом деле больше всего, они с неуклонностью требовали хотя бы символического подрезания штанов.

— И никаких ведь тебе компромиссов, — говорил господин Семенов, заглядывая то в одну, то в другую комнату, где мужчины в обтягивающих коротких штанишках чинно и благообразно играли в карты. — А к ужину опоздать — это у них вообще ни-ни! Сиди тут хоть до утра, играй, танцуй, веселись, но как ужин в одиннадцать вечера подали, так входная дверь закрывается. И хоть ты лбом об нее расшибись — все одно не пустят. Дамы, чего уж тут говорить! Им только дай волю… Да ко всему еще и британки.

— А мы-то как же вошли в брюках? — удивился Невельской. — Нас они почему впустили?

Господин Семенов заглянул за очередную дверь и, не обнаружив никого в комнате, поманил туда Невельского.

— На вас ведь офицерский мундир, — сказал он. — Где это вы русского офицера практически без штанов видали?.. Нет, бывают, конечно, разные обстоятельства, и я, возможно, тоже по этому поводу что-нибудь такое припомню… Но точно не на балу. К тому же вы со мной пришли.

— А к вам, значит, у них счет особый?

— Да не берите вы в голову, — отмахнулся от вопроса господин Семенов. — Оно вам зачем? Меньше знаешь — спишь слаще. Да проходите! Не стойте вы там в дверях.

Почти сразу следом за ними в полутемную комнату вошли два гренадерского вида лакея. Первый нес ящик с сигарами и графин с вином. У второго в руках была коробка с игральными картами. Дождавшись, когда все это будет расставлено в надлежащем порядке, господин Семенов оделил каждого из торжественно стоявших перед ним лакеев деньгами, закрыл за ними дверь и с наслаждением плюхнулся в массивное кресло, обтянутое зеленоватой кожей.

— Ужасно люблю здесь бывать, — протянул он, жмурясь от удовольствия. — Жаль, что приходится лишь по делам. Вот сейчас явится барон и все удовольствие нам испортит.

— Какой барон?

— Неважно. Сами увидите… А хотите вина? Нет, правда, Геннадий Иванович! Может, все же успеем почувствовать себя не на службе? — Он поднялся из кресла и стал наливать вино в пузатые бокалы. — Давайте ужин сюда велим принести.

— А мы сейчас на службе? — Невельской перевел взгляд с толстого стекла, в котором плескалась густая и темная струя, на господина Семенова.

— Ну, разумеется, — приветливо улыбнулся тот. — А, чтоб тебя… Все-таки не успели. Ладно, дело есть дело.