Роза ветров (СИ)

Кому пришла в голову мысль дать пианисту такое прозвище? Казалось ли это просто забавным, или был прецедент, курьезный случай, после которого прозвание закрепилось? Наверняка Ася знала об этой истории, и ей просто в голову не пришло предупредить. Да и о чем -они ведь сами были на концерте, они сами видели Мадам… Эту рослую тощую фигуру и длинные волосы, и неужели было неясно… Бонапарту, очевидно, не было. Он несколько месяцев думал об этом человеке и додумался до того, что убедил сам себя и всех вокруг. Долгосрочный брак был в его глазах гарантией. Если, думал он, это произошло однажды, то может произойти снова. Мадам - тот человек, кто потенциально способен любить так долго, и ему, Наполеону, казалось, что дело за малым. Всего лишь понять, что Мадам нужно, что Мадам было такого в Кесаре, и дело в шляпе - Наполеон даст это. Он дал бы и больше - все, на что он был способен, а с его точки зрения он был способен практически на все - только бы было по его. Только бы его любили и позволили ему любить. Жуков добродушно подсмеивался над названным братом, говорил о неуемном французском темпераменте и о потребности галлов на кого-то изливать поток признаний и серенад, но, в сущности, понимал, что это важные для брата вещи. Он и сам недалеко ушел от Наполеона в этом аспекте. Им обоим хотелось тех людских ощущений, которые выпадали на их долю только в книжках. Гуманистическая потребность любить и быть любимым, та, без которой вместо человека вырастает чудовище, создала их обоих такими, какими они были сегодня. Они сумели не озлобиться, найдя поддержку друг в друге, и сумели остаться людьми после самого невообразимого краха в своей жизни - найдя источник сил один в чужой, ему едва знакомой Фёдоровой приятельнице, а другой в незнакомой ему совершенно мадам. Мадам, оказавшейся мсье.

- Чем могу помочь, господа? - спросил пианист. Голос у него был тихий, невыразительный. Федор рассматривал эту личность, а в голове проносилось: “Боже, сумею ли я снова вытащить Бонапарта после такого удара?” «Французский император», как средневековый рыцарь, любил не даму, а свою о ней мечту - однако теперь и мечта от него отворачивалась, вырывала из пальцев скользкой хвост и уходила на глубину…

Окружающая их гостиная с сероватыми обоями и зелеными портьерами, казалась Фёдору аквариумом. Большим и ухоженным аквариумом, чей хозяин, умерев, оставил в нем плавать печального чёрного вуалехвоста…

-Мы приехали поговорить на счёт происшествия в концертном зале, - произнёс Жуков, когда осознал, что от брата ему сейчас не дождаться помощи.

- О, - Мадам кивнул, и в стеклах очков плеснул отраженный свет окон. - Вы, очевидно, говорите о Джейн.

- Джейн Марпл, ваша сопрано.

-Да-да. Я говорил, что ей лучше перестать сюда ездить. Добром это не кончится.

-Вы говорили? Вот как? А что послужило причиной?

- Присядьте, - предложил пианист, - это долгая история, и не каждому понравится ее слушать, – он сделал жест в сторону россыпи пуфов у окна, тоже обтянутых серовато-зеленой, прохладной даже на вид тканью.

- Дело в бизнесе? - внезапно поинтересовался Наполеон. Федор даже вздрогнул, до того это вышло неожиданно. Он-то полагал, что ещё пару дней не услышит от рыжего ни слова - хотя тот и был всегда оживлен и разговорчив.

Мадам взглянул на оратора с интересом. Федор подумал, что на месте Напа он стушевался бы и смолк, однако Бонапарт даже не покраснел – вероятно, оттого, что краснел не так уж и давно, и по совсем иному поводу. Он, сбиваясь на акцент ещё сильнее, чем обычно, - что ожидаемо произошло, стоило ему занервничать, - продолжил:

- Здешний сегмент рынка. Вы здесь нежелательные гости. Сначала они избавились от Кесаря, а теперь и от вашей soliste. Вы на очереди, если не уберетесь прочь.

Жуков издал какой-то сопящий звук, но усилием воли заставил себя смолчать. Судя по всему, прежде чем идти клянчить дело, которое должно было попасть в руки нормальному следователю, а не полуграмотному легионеру без роду и племени, Наполеон хорошенько и всесторонне изучил вопрос, наверняка проведя не один час в архиве. И – уж в этом-то Федор не сомневался – особенно напирал на то, что им с Мадам договориться будет проще, ибо всякому приятно на чужбине услышать родную речь.

-Вы от них? - совершенно спокойно поинтересовался хозяин дома. Он стоял перед ними на фоне окна, отчего его фигура выглядела особенно одинокой. Обхватив себя за локти, сжав свои длинные музыкальные пальцы, он сухими глазами взирал на посетителей, как будто бы, оставаясь бесчувственным. Однако Федор чуял его тревогу – как если бы у нее был вполне опознаваемый запах – и тревога эта плескалась в невыразительных зеленых глазах Мадам.

-Послушайте… Как вас зовут? – вдруг поинтересовался Наполеон, который до этого дня и слышать ничего не хотел о настоящем имени предмета своего внимания. - По паспорту, а не по театральным традициям?

- Оноре, - пожал плечами тот. - Оноре Бальзак: я не брал фамилию мужа.