Рождение гигантов

— Их тоже следует подключить, — буркнул Пестель. — Тогда быстрее получится.

— Они все как один отказались, — напомнил Ким.

— Вообще-то, их можно было бы и подстегнуть, — высказалась Лада. Она всегда не очень хорошо реагировала в тех случаях, когда Рост приходил в состояние, близкое к полному безволию, когда впадал в черную меланхолию, или депрессию, как называла это мама.

— Но ведь невозможно допустить, чтобы ценное исследование зависело от... настроений одного человека.

— Не от настроений, как ты изволил выразиться, — Ким сделался велеречивым, — а от его возможностей. Ты что же, в самом деле считаешь, что он — волынит?

— Я просто не знаю, как это квалифицировать, — признался, наконец, Пестель.

— Хватит, — приказал Ростик, — взялись помогать, значит, помогайте, а не деритесь. Не то, к чертовой матери, всех отошлю в город... И выступайте перед начальством, как хотите. Сам разберусь, с Ладой.

— Вот это да, — восхитился Ким, хотел что-то добавить, но смолчал.

На следующий день, чуть притихших и немного более исполнительных загребных Рост заставил передохнуть. Не потому, что хотел сам восстановиться, и не для того, чтобы подчеркнуть собственное исключительно командное положение, просто вдруг понял — он что-то знает. И пришла пора, когда следовало предоставить возможность этому выдвинуться в участок мозга, где его можно было рассмотреть подробно. Он просто давал всплыть этим мыслям и знаниям в контролируемую, внятную часть сознания.

Трюк оказался удачным. День отдыха, хотя никто, кроме Ростика, в нем и не нуждался, прошел достаточно спокойно. Даже обычные споры велись умиротворенно, никто не хотел обострять отношений. А через ночь Ростик...

* * *

— Значит, так, полетим все вместе, снимаемся, по сути, с этого лагеря, и переходим в новый, из которого будет ближе...

— К чему? — поинтересовался Пестель.

— Думаю, еще до вечера сам увидишь.

Почему Ростик вдруг сделался таким уверенным, он и сам не знал, но такое с ним уже бывало, и он привык этому чувству доверять, может быть, потому что оно редко подводило.

К тому же он, кажется, понял, какую совершал ошибку. Он смотрел... не так, как полагалось. Он попытался объяснить это Ладе, когда они вылетели в первый, дообеденный полет.

— Понимаешь, я разглядывал что-то, что скрыто, кажется, всей тушей Олимпа. Слишком глубоко, слишком обще... И надрывался, определяя детали. Так нельзя, нужно найти главное... Опять не то, нужно отыскать внешние проявления того, что мы способны определить.

— Не понимаю, — мотнула головой Лада. Дальнейшие разговоры стали затруднительными из-за дыхательных трубок. Ростик на этот раз довольно уверенно показал направление, и оно выходило сложным. Их путь наверх проходил, казалось, как обычная наземная дорога, по расселинам, через невысокие, но острые ребра, которые образовались с восточной стороны горы, примерно из того каньона, который переходил в Перевальский проход через Олимпийский хребет.

— Выше? — спросила Лада, когда они забрались уже, кажется, метров на восемьсот или даже больше.

Рост кивнул. Он не хотел тратить дыхание и свою сосредоточенность на слова. Он ждал, что вот-вот... И наконец это открылось.

* * *

Это была довольно большая, в несколько километров, горная терраса, почти ровная, обращенная к солнцу чуть не всей своей плоскостью. И даже Лада сразу заметила, что под внешне невыразительным, как и все с этой стороны горы, ровным участком находится нечто неожиданное. Она пригляделась, потом повернула голову к Росту.

— Почему-то плато чернеется.

Рост снова кивнул и рукой показал, чтобы она снижалась. Но Лада и сама шла очень низко, от непонимания она скроила странную физиономию. Ростик вынужден был вытащить загубник.

— Садись, но будь готова удирать.

Лада послушно задвигала педалями, уменьшая тягу на антигравитационных блинах, потом дернула рычагами, и они, спустившись совсем низко, повисев на одном месте, нежно, — как обычно Лада не садилась никогда, — приземлились. Рост быстро, потому что времени было мало, вскочил, пробежался до люка, выполз из машины, когда волны антигравитации еще обжигали ноги даже через плотную ткань и кирзовые сапоги с тонкой байковой подкладкой для тепла.

Он отошел от машины шагов на сорок, остановился, подышал, чтобы вернуть себе утраченную от ходьбы сосредоточенность, и, когда понял, что сумеет разобраться, опустил голую руку на камни у ног... Но это были не камни. Это было что-то, что могло быть запекшимся от жара природным стеклом, почти гладким, если бы не общие неровности почвы. А нормальные камни, которым не повезло тут находиться, вплавились в эту поверхность, утонули, как в жидкости. И эта темная масса в разводах, даже припорошенная снежной крупой... Да, она была теплой.

Рост хотел было ощупать ее внимательнее, но Лада, вредная девчонка, дернула его за полу бушлата.