Рождение Мары

Она думала долго. Что принято вспоминать в таких случаях? Дни рождения? Новый год? Походы в кино? Было бы здорово, если бы дни рождения в детском доме могли вызывать улыбку.

Хотя… Да, тот день, когда она нашла ключ от подсобки. Ее собственный уголок.

Она рассказала Эдлунду, как пряталась там, как рисовала, как накопила собственный запас лимонных леденцов. Потом в голову пришел момент, когда Валентина Семеновна разрешила носить шарфик и даже подарила один. Как раз в день рождения. Еще когда достались красивые джинсы из пожертвованных вещей.

Когда Тамара закончила, в кабинете воцарилась тишина. Она открыла глаза: профессор, нахмурившись, смотрел в окно, на щеке у него ходили желваки.

– Вроде все, – тихо подытожила она. – Я говорила что-то не то?

– Прости меня, – ответил он наконец. – Я не знал. Я должен был проверить…

– В каком смысле? – Тома насторожилась.

– Если бы я только вылетел на место сам… – Он вскочил и принялся шагать по комнате, сунув руки в карманы. – Но нет, снова эксперимент… Еще одна жизнь разрушена из-за меня! Инира должна была меня научить…

Он подошел к столу, взял фотографию в рамке и что-то отчаянно пробормотал по-шведски. Тома пока еще полиглотом не стала, но догадалась: это из разряда слов, которые на Линдхольме не произносят.

– О чем вы? – переспросила она.

– Я виноват перед тобой, Тамара, – он выглядел убитым. – Я должен был забрать тебя гораздо раньше.

Она вздохнула. Много кто должен был. Ее мерзавец-отец, родственники… Эдлунд – последний, кого она стала бы винить.

– Может, еще какой-то метод испробуем? – Она попыталась отвлечь профессора. – Попробуйте меня испугать. Я огня боюсь. Правда, несколько дней назад не сработало, но я…

– Боже, тебя и огнем пугали?!

– Уже все нормально. Или вот Джо. Вы же говорили, что у индейцев есть какие-то медитации…

– Не сейчас. Кажется, будет сложнее, чем я думал. Хорошие воспоминания не работают, а испуг… Даже если бы я был настолько бесчеловечным, чтобы прибегнуть к этому методу, не думаю, что смог бы придумать что-то страшнее, чем твое детство. Я должен собраться с мыслями… – Он замер и потер бороду: – А если… Если действовать через тотем? Допустим, ты унаследовала тотем матери. Тогда тебе нужно общение с подобными. Бриндис! Твоя соседка! Завтра мы устроим вам тренировку, ты постараешься… Да-да, может сработать. И вот еще что…

– Да?

Он открыл один из ящиков стола и извлек пузырек с таблетками:

– Возьми это. Выпей одну сейчас, а потом по одной три раза в день.

– Что это? – Она повертела пузырек в руках: никаких надписей и этикеток.

– Одна из последних разработок. Помогает активировать ген перевертыша. Уверен, скоро весь Линдхольм узнает твой тотем.

– А если…

– Никаких «если». Пока можешь идти, но завтра утром я жду тебя на тренировке. Тебя и мисс Рефюрсдоттир.

– Хорошо… – Тома опустила ноги и натянула кроссовки. – Но вы обещали мне рассказать о маме.

– Да… Ты права. Что ж, тогда, думаю, лучше нам переместиться в библиотеку.

– Почему?

– Там архивные фотоальбомы. Если тебе еще нужна ее фотография, то…

– Конечно!

Он улыбнулся и открыл перед ней дверь кабинета. Они проследовали к лестнице.

– Ты еще не встречалась с миссис Крианян? – спросил он по пути.

– Нет.

– О, ты многое потеряла! Татевик Крианян – наша долгожительница. Она – единственная, кто помнит старое здание.

– Но ведь новое построили около восьмидесяти лет назад?

– Да.

– Значит, она здесь родилась?

– Нет, работала в библиотеке. А ее муж был преподавателем мифологии народов мира.

– Он умер?

– Давно уже. Сейчас на четвертом курсе учится ее праправнучка, – профессор лукаво прищурился.

– Но как… Сколько же ей лет? Да нет, не может быть. Вы шутите…

– Попробуй отгадать.

Она толкнула высокие двустворчатые двери и оказалась в царстве длинных стеллажей. Пахло старой бумагой и книжным клеем. Каждый скрип половицы звучал как удар в гонг в этой мертвенной тишине.

Тома ожидала увидеть древнюю старушку, которую держат на работе в знак почета или за прежние заслуги. Или просто потому, что здесь ей привычно.

Однако за высокой деревянной стойкой, изящно оттопырив мизинчик, пила кофе дама, которой на вид ну никак нельзя было дать больше шестидесяти.

Ее черная с проседью коса была уложена бубликом, в ушах покачивались гранатовые серьги, тонкие пальцы унизывали многочисленные кольца. Длинный прямой нос, брови, норовящие сойтись на переносице в одну. Незамутненные возрастом зеленые глаза поднялись на профессора.

– Ларс, мой мальчик, – низким с хрипотцой голосом произнесла она.

Если бы Тома слушала ее вслепую, то непременно представила бы себе эдакую грузную тетушку, которая с юных лет не выпускала изо рта папиросу.

Девочка в недоумении обернулась к Эдлунду, пытаясь понять, в чем шутка. Но тот сохранял серьезность.

– Татевик-джан, – он ласково сжал ее плечо. – Ты сегодня восхитительно выглядишь.

– Ты снова по делу? – Библиотекарша изогнула бровь. – Не стоило и надеяться, что ты пришел просто проведать старушку.

– Как не стыдно! Разве я забывал про тебя?