Рождение новой республики

Крепкий, загорелый разведчик остановил свое воинство возле входа в ущелье, и его чудовищные друзья начали лакомиться обнажением кристаллического сланца, с несколькими кубами сахара, который Дженкинс дал им в качестве награды. Только разобравшись со своими «друзьями», разведчик спустился к нам и приветствовал меня с радостью и удивлением. Приземистый, толстый человек, с носом, большим и красным. Лицо и руки были сожжены до красно-коричневого цвета беспощадным лунным солнцем. Он имел клочковатую рыжую бороду, и когда снял свой засаленный тропический шлем, я увидел, что его взъерошенные волосы были такими же рыжими. Когда он снял шлем, поднявшись на борт «Орла», он вытаращил глаза, которые оказались голубыми и очень бледными.

Они выглядели неуместно на лице человека такой пламенной красноты, как Дженкинс, который, помимо рыжих волос и бороды, носил сильно потрепанный плащ из блестящего темно-красного бархата поверх грязной белой туники.

Его голос был низким и хриплым, поскольку в его одинокой жизни он обращался гораздо чаще к «лунным телятам», чем к людям. Он надменно шествовал по кораблю, завернувшись в ярко-красный плащ, из-под которого торчали загорелые голые голени.

Приветствовал его Доэн достаточно сердечно. Подмигнув нам, он приказал стюарду принести сифон, бутылку и стаканы. Брис, как стюард, обслужил нас четверых, а, и затем налил себе. В то время как мы только начали потягивать наши напитки, Дженкинс осушил стакан большим глотком, и продолжил потреблять виски прямо из горла бутылки, браня при этом его качество!

— Честный разведчик никогда не будет пить такой отстой, — ворчал он. — Эта городская сивуха для слабаков из больших кратеров…

Вдруг он резко выправился, отдал честь и начал возиться в своем красном плаще. Наконец, он вытащил грязный кожаный пояс. Из кармана на этом поясе он достал запечатанный конверт, который он вручил Доэну со словами, произнесенными очень выразительно:

— Послание от Уоррингтона, сэр!

Доэн разорвал открытый конверт и углубился в чтение опрятной стенографии Уоррингтона. Дженкинс попытался читать через его плечо, но, судя по перекосившемуся от раздражения лицу старого разведчика, он не понимал систему стенографии. Наблюдая лицо молодого космического капитана, я видел, что пристальный интерес перерос в серьезное беспокойство. Он прочитал сообщение дважды и, мрачно посмотрев на нас, объявил:

— Ситуация становится серьезной. Утром лунного дня, после того, как мы прилунились, Уоррингтон оставил Теофил, чтобы пойти на штурм Нового Бостона.

Он начал читать небольшие выдержки из депеши:

— «Блокада Теофила не могла серьезно препятствовать нашему выступлению, поскольку наши дезинтеграторы прикрывали линию марша; но провиант и аммуниция, которые должны были последовать за нами, были уничтожены ударом земного флота. Автопоезд, который вышел из Колона, подвергся нападению орды «лунных телят», которые были хорошо вооружены, и, как полагают, были завербованы землянами. Груз был потерян, и большинство людей убито и съедено, хотя немногие смогли бежать с помощью своих преданных селенитов. Больше ничего не было сделано для снабжения армии. Собрание Директоров испытывает недостаток в реальной власти. Кажется, своего рода апатия овладела Луной. Есть люди, и пища, и оружие, много. Но, кажется, надежда умирает. В прошлом месяце я был вынужден положиться на частные пожертвования, на вклад благородного духом Джона Адамса, вместо прежних налогов Собрания Директоров. Если мы не одержим победу скоро, война закончена».

Я вспыхнул от гордости при таком упоминании о моем отце. А Доэн продолжал читать: