Рождение Римской империи

Помпей же очутился в осином гнезде, среди людей, ему не доверявших и его не любивших, на беспрекословное повиновение которых он рассчитывать не мог. За ним был ореол сената, но не это теперь решало дело, особенно тогда, когда стратегическая необходимость заставила Помпея очистить Италию и сосредоточить сопротивление в Эпире[122] и Фессалии[123], опираясь на владычество на море и на неисчерпаемые богатства несколько отдохнувшего Востока.

Помпей не был свободен в своих решениях, его давил авторитет сената и то, что казалось его преимуществом перед Цезарем, что казалось источником его силы, было причиной его слабости и привело его к поражению. Борьба шла между Цезарем и сенатом; Помпей, помимо своей воли, сделался орудием в руках сената, с которым он уже давно внутренне разошелся и которому он уже давно не доверял.

Ожесточенная и длительная гражданская война вновь охватила Италию и весь греко-римский мир; более ожесточенная и более длительная, чем при Сулле, на захватила и более широкие пространства. С севера до юга Италии прокатилась она сначала, перебросилась затем в Испанию, Сицилию и Африку, сосредоточилась на время в Эпире, Греции и Фессалии, перешла далее на Восток, захватив в свою орбиту и доселе самостоятельный Египет, наконец, вернулась в Африку, чтобы закончиться в Испании окончательной победой над сыновьями Гнея Помпея.

Пересказывать ход военных действий здесь не место. Важно, однако, указать на необычайную силу сената, сумевшего после каждого поражения, несмотря на гибель своего подневольного вождя — Помпея, то есть опираясь исключительно на свой сенатский авторитет, восстанавливать войско, привлекать к себе союзников и вассалов, находить нужные средства. Причина поражения сената лежала в том, что он, как до него демократы в борьбе с Суллой, не сумел организовать командования, сплотить войско и противопоставить гению Цезаря сплоченное сопротивление всей страны, безнадежно расколовшейся и далеко не уверенной в том, на чьей стороне законность и право, не уверенной даже в том, где находится настоящий сенат, в Риме ли при Цезаре, или в лагере Помпея и помпеянцев.

Не мешает настойчиво указать и на то, что на этот раз гражданская война, тяжело отразившаяся и на Италии, сосредоточилась, однако, не в ней, а в провинциях, причем вновь и усиленно пострадал Восток, принужденный давать средства на ведение войны обоим противникам, сначала сенату, затем Цезарю. Не в меньшей степени, однако, задет был и Запад. Жестокий удар нанесен был Сицилии, вновь опустошена была Испания, сильно пострадала и Африка, и притом везде, главным образом, в лице римского гражданского населения.

Наконец, характерною особенностью этой гражданской войны являлась все возраставшая ожесточенность боевых схваток и большое количество жертв. Правда, и здесь наблюдалось массовое дезертирство, которым умело пользовался Цезарь, как раньше Сулла, но чем дальше, чем больше сплачивались около двух партий верные их сторонники, тем более кровавой становилась бойня, достигшая своего апогея в последней битве этой войны — битве при Мунде[124].

Победив в вооруженной борьбе, Цезарь не последовал примеру Мария и Суллы. Опыт показал, что гражданская резня, вслед за военной, ни к чему не ведет. Месть и гнусное убийство невооруженных противников, преследование людей за политические убеждения, разнуздывание дурных страстей претили, очевидно, характеру Цезаря и не входили в его политические расчеты.

Результатом войны было то, что Цезарь оказался полновластным хозяином Рима и римской державы. И перед ним, таким образом, встал во весь рост больной вопрос римской государственности: как совместить римскую конституцию с военной властью, как примирить город-государство с мировой державой. Вся жизнь Цезаря показывает, что он не верил в возможность управления мировой державой волею сената, то есть волею представителей одного класса населения. С сенатом он боролся всеми своими силами с первых же шагов своей политической карьеры.

Как противник сенатского режима, он воспользовался силами демократической партии и ее созданием — пролетарским войском. Но и то, и другое было для него средством; встав у власти, он не сделал даже попытки передать всю власть народному собранию; не был он рабом и победившего с ним войска. Наоборот, роль народного собрания, как и роль сената, в эмбрионе осуществленного им государственного строя сведена была им до минимума. Ясно, что бедная идеями и доведенная до абсурда реальным развитием государства программа Гракхов была ему внутренне так же чужда, как и конституция Суллы.

Не был он сторонником и того компромисса между сенатом, народным собранием и военною властью, который пытался, но не сумел осуществить Помпей. Пример его гибели в сетях этого компромисса был поучителен и устрашающ.