Важной вехой эстетики тридцатых стало введение регулярных военно-физкультурных парадов. Их началом принято считать 1928 год, когда после окончания первой Спартакиады колонна из 30 000 спортсменов и спортсменок прошла с плакатами, знаменами и оркестром от Красной площади до стадиона «Динамо». Следующим был парад в честь ГТО в 1931 году (40 000 участников), затем — парад 1933 года (105 000 человек)[158]
. С этого времени парады только усложнялись и масштабировались, превращаясь в массовые гимнастические зрелища с синхронными упражнениями, живыми скульптурными композициями и отдельными номерами на движущихся платформах. При внешней однородности спортивной массы гендерные роли в ней были разделены: женщинам отводилась гимнастика, мужчинам — силовые упражнения. Так, на плакате «Физкультурный парад 1937 года — привет родному Сталину» (1937) мужчина-атлет в черном трико поднимает красное знамя с изображением вождя, рядом показаны существенно меньшие по масштабу женщина и ребенок, а на значительном отдалении шествуют колонны спортсменок-синхронисток с веслами и флагами, одетые в белые купальники.Фоторепортаж «Демонстрация готовности к труду и обороне». Журнал «Работница», 1932, № 16
Окончательно разделены и обезличены на этом этапе оказались и опорные для советского гендерного порядка фигуры
Делегация работниц фабрики «Трехгорка» с вытканными портретами Сталина на сцене Большого театра. Журнал «Работница», 1935, № 9–10.
Физкультурницы общества «Динамо» с портретом Сталина на параде в Москве 30 июня 1935. Обложка «Работницы», 1935, № 20
Три роли
Наглядность, с которой гендерная политика середины тридцатых отражалась в военизированных спортивных постановках, передана в кульминационном эпизоде фильма «Цирк» Григория Александрова (1936, художник Сергей Лучишкин). Речь идет о цирковом номере-феерии, во время которого происходит романтическое воссоединение главных героев — советского спортсмена Ивана Мартынова (Сергей Столяров) и американской артистки Марион Диксон (Любовь Орлова). В начале эпизода они одеты в одинаковые костюмы авиаторов — светлые накидки, сверкающие комбинезоны и шлемы, однако во время действия роли разделяются: перед нами
После спуска парашюта происходит новая трансформация, уже отсылающая к образу жены ИТР. Героиня Орловой оказывается одета в шелковое полупрозрачное платье в пол, под шлемом скрыта изящная прическа. В этот момент под ней вырастает высокая ступенчатая трибуна, осененная сверкающими огнями, нижние этажи которой занимает кордебалет из полуобнаженных девушек-гимнасток в светлых трико. На верхнем ярусе трибуны Марион исполняет сложный танец в символичной путанице длинных строп парашюта, а освободившись от них, начинает жонглировать факелами. Здесь номер прерывается, и зрителей выталкивает в «реальный мир», где разглашается главная тайна героини: у нее есть ребенок. Именно в материнской роли, по сюжету, она получает широкую поддержку всех классов и наций советского общества. Характерно, что с героем не происходит никаких изменений — он так до самого конца эпизода и остается в комбинезоне летчика, наблюдая за зрелищем со стороны; в том же костюме, как некий защитник, он выносит Марион на руках на сцену. Путь героини по социальной лестнице завершается в последнем кадре фильма (образ советского равноправия): он и она в белых спортивных костюмах, украшенных значками ГТО, идут на Красную площадь в составе очередного массового парада.
Кто эта красивая москвичка