Это все совершенно невероятно, государь… Трудно человеку удержаться от зла, еще труднее от злых мыслей. А меня, я думаю, спасло любопытство. Я пришел смотреть и искать. Без всякой корыстной цели. Для того ведь я и пришел в Слованию, когда наскучила беспорочная жизнь в Республике. Я поэт, государь. Я спустился в Слованию в поисках ощущений. И, кажется, получил их столько, что смело мог бы теперь вернуться в Республику и лет пятьдесят не вставать из-за письменного стола.
— В самом деле? Хватило бы приключений на пятьдесят томов? — полюбопытствовал Лжевидохин.
— О! Без сомнения, — самоуверенно отвечала Золотинка. — Настоящему поэту достаточно намека, чтобы развернуть полноценный образ.
— Занятно. Никогда об этом не думал, — покачал головой оборотень, переваливаясь у себя в кресле со сдержанным возбуждением.
— Поэты, государь, — вдохновенно витийствовала Золотинка, — не хуже и не лучше других. Все дело в том, что творчество воспитывает бескорыстное любопытство и чуткость, внимание к людям и явлениям. Если, государь, вы хотели иметь во дворце соглядатаев, нужно было посылать туда не чиновников, не вояк, не записных лазутчиков — нет. Посылать нужно поэтов.
Они переглянулись — Лжевидохин и Ананья — и Золотинка поняла, что плодотворную мысль эту они отметили.
— Я был переносчиком зла, государь. Только я, я один, а пострадали все пигалики изгои, которые доверились покровительству великого слованского государя. Я был невольным исполнителем чужого замысла. Умысел был, никто не может этого отрицать. Иначе ведь как объяснить прочно скованную цепь недоразумений, которая привела к вселенской беде? Но чья это воля, воля и умысел? Ныне я прихожу к выводу, что это воля того, кто породил блуждающие дворцы. Воля змея. Иначе, убейте меня, ничего не понимаю.
— Или воля того, кто породил хотенчик, — негромко обронил Лжевидохин.
— Если только создатель хотенчика породил и блуждающие дворцы, — возразила Золотинка, не подозревая даже, как близко, ужасающе близко подошла она в этот миг к истине!
— Ты получил это от волшебницы Золотинки? — спросил тогда оборотень, доставая из-под полы хотенчик Юлия с огрызком рваной веревки на хвосте.
— Несомненно, государь, — отвечала Золотинка с поклоном. — Мне довелось видеться с узницей. Я получил этот хотенчик от волшебницы, когда признался ей в желании повидать свет. Но хотенчик немало потерся около блуждающих дворцов, и он свихнулся. Убежал от княгини и вернулся ко мне — непонятно почему. И был вместе со мною в Межибожской дворце. Не знаю, почему он привел меня к коту.
— Ты много говоришь, — обронил чародей, задумчиво тыкая в рот концом рогульки.
— Вы сами можете убедиться, в каком состоянии это чудо ныне, — поклонилась Золотинка, покорно принимая упрек.
— Деревяшка, и в самом деле, как будто бы не в себе. Я проверял. Не вижу только, что из этого следует, — подал голос Ананья, который воздерживался от вмешательства, но не спускал глаз с пигалика. Лжевидохин неведомо чему усмехнулся, и с той же кривой ухмылкой, как человек, заранее знающий, чего ожидать, подбросил или, скорее, уронил рогульку. Хотенчик повернулся раз и другой вполне безразлично, рыскнул ищущим носом и полегонечку, исподтишка, словно желая обдурить бдительных сторожей, потянулся к бойнице — поплыл себе в сторону узкой щели на волю.
Первым опомнился Ананья — Золотинка все еще соображала, что лучше: чтобы нежданно оживший хотенчик бежал или чтобы его поймали.
— Держите, государь! — вскричал Ананья, отрезанный от места действия решеткой.
— Я говорю: свихнулся! — всполошился и пигалик.
— Взять! — поперхнувшись, выдавил из себя Лжевидохин. Поджарая черная тень метнулась в воздухе и слизнула хвостатую деревяшку в самом выеме бойницы. Чародей вынул хотенчик из слюнявой собачьей пасти.
Несколько преувеличив испуг, Золотинка бросилась к двухстворчатой решетке и схватилась за прутья. Бегло скосив глаза, на обратной стороне она обнаружила замок. Даже в спокойный час понадобилось бы время, чтобы пошарить сетью в скважине, воображая себе очертания ключа, — не так-то просто ощупывать бесплотным невесть чем скрытые от глаз полости!