Рождение звука

Мама предлагала дочке и другие, вполне здравые объяснения. Например, что «хвостик», как правило, всегда жирнее; или что не отрезанный, он оказывался горьковатым или жестковатым. Так или иначе, убеждала мама, именно так мать, бабушка Люсинды, научила ее, и именно так она собиралась обучить свою дочь.

Фостер пожал плечами и беспомощно воздел руки:

– Тогда Люсинда настояла на том, что надо позвонить бабушке и спросить.

В общем, они позвонили Люсиндиной бабушке. И спросили, почему важно обрезать «хвостик».

Фостер подошел к концу рассказа, наступило время развязки:

– Как выяснилось, дело совсем не в том, что мясо готовится неравномерно или пережаривается. Просто в те времена в их семье не было сковороды достаточно большого размера.

Так был усвоен урок о том, как ошибка может жить долго и передаваться из поколения в поколение. Люсинда, их умная, прекрасная дочь, открыла правду всей семье.

Он поднял глаза и увидел, как внимательно слушает мать Люсинды.

Над головами безутешных скорбящих поднималось все больше и больше телефонов. Фостер торопливо приближался к концовке, и всем хотелось записать ее на видео. Из толпы послышался голосок: «Жестко, чувак». А за ним другой крошечный человечек пискнул: «Он не твой папочка».

По часовне прокатился смех, безутешные ссутулились над экранами, заскользили пальцами по кнопкам. Мужской голос погромче отчетливо заявил: «Он снимает детское порно!» Фостер узнал свой голос, прозвучавший из другого телефона: «Ты больше не будешь его секс-рабыней».

Они все смотрели видео из аэропорта; запись стала вирусной и превратила его в звезду шоу уродцев. Все эти скорбящие посмотрели видео, а потом пришли сюда посмотреть на него. И теперь целая орда телефонных камер уставилась на Фостера, чтобы снять, как он себя поведет. А Фостер вытянул шею, стараясь заглянуть поверх леса поднятых рук туда, где сидела мать Люсинды, но стул был уже пуст. Эмбер ушла.

Послышались обрывки его собственных слов: «Сковорода!.. Сковорода…» Кто-то захихикал, кто-то шикнул на хихикающего: не мешай записывать. Публика хотела вызвать уродца на «бис». Всем было плевать на Люсинду, что на живую, что на мертвую.

В груди бурлила ярость, как тогда, когда Фостер мечтал рвать насильников на части. В нагрудном кармане, отзываясь тяжелым ударом на каждый удар сердца, лежал пистолет.

Митци надела сорочку и подошла к окну. Джимми храпел где-то за спиной, голова снова раскалывалась, – значит, все нормально, пока жива. В офисном здании напротив светилось одно окно. Какой-то сова-одиночка, вроде Митци, сидел за компьютером, изучая что-то на экране. Похоже, папашка праздновал: он глотал нечто похожее на виски из бутылки бурого цвета. Запрокидывал голову и глушил прямо из горла. Зная, что ее не увидят, Митци подняла липкий бокал вина, словно чокаясь с ним.

С Джимми просто ничего не получалось. Нет, он старался: умудрился стать ей на шею и не сломать. Но ей-то что с того, кроме боли в шее? Даже диск не сместился. Придется бурить глубже в поисках замены, ехать аж в Бейкерсфилд и Стоктон. Надо пошерстить по качалкам, найти стероидного амбала. Да, Джимми размозжил ей нос, но для такого дела требуется совершенно безжалостный эгоист.

Послышалось фырканье, храп в постели прекратился. Кожистый, длинноногий Джимми, нахальный и напористый Джимми стал джентльменом:

– Ты как, детка?

Не поворачиваясь, Митци спросила:

– Хочешь попасть в кино?

Она ничего не придумывала: грудь действительно выросла, соски болели.

– Кончай прикалываться, – ответил он, однако в голосе послышался скрытый восторг. Джимми притих, и стало понятно, что он застыл в недоверии.

Митци разглядывала человека в окне офиса. Он стучал по клавиатуре и щурился в сияние на экране монитора.

– Ты знаешь, что такое «вопль Гуфи»?

– Ага, – соврал Джимми.

– Это йодль, записанный австрийским лыжником Гансом Шроллем и прозвучавший впервые в тысяча девятьсот сорок первом году, в мультике «Искусство катания на лыжах». С тех пор он звучал в сотнях фильмов, тысячах телепрограмм и в видеоиграх. Можно сказать, это самая знаменитая запись человеческого голоса. Только вот Шроллю с этого ни цента не перепало.

Джимми заворочался на кровати, и пружины заскрипели.

– Никогда об этом парне не слышал.

Митци вздохнула:

– Вот и я о том же.

– Ну, – закряхтел Джимми, – когда я работаю, мне за это платят.

Было слышно, как он пошарил рукой по прикроватному столику, потом свалил что-то, зазвенело разбитое стекло – то ли пепельница, то ли бокал. Митци услышала щелчок зажигалки, а затем и почувствовала облачко дыма. Фонтейн – для некурящих, и Джимми об этом знал. Митци заглянула в свой бокал – сколько там осталось вина?

В тот же момент одиночка в освещенном окне офиса напротив, не вставая со стула, резко подался вперед; очки слетели с носа, и его вырвало прямо на стол.