Рожденные ползать

Все вроде бы в полном порядке. Начинаю готовить самолет к следующему вылету. Топливозаправщик обнаруживается неподалеку. Он заправляет спарку. Приказываю водителю после окончания переезжать на 20-ку, а сам перебрасываюсь парой фраз с техником спарки Обручевым. Внезапно, тот вытягивается по стойке «смирно». Я автоматически повторяю его движение, осторожно осматриваясь по сторонам, в поисках причины такого рвения.

К учебно-боевому МиГ-23 медленно подходит Нечипоренко, как заботливый сын, осторожно ведущий под руку старенького дедушку, которому на вид, наверное, лет сто. В такой вежливости подполковника не было бы ничего предосудительного (старость, нужно уважать!), если бы не одно «но» — дедушка был в синей летной куртке и защитном шлеме. С отвалившейся челюстью, я наблюдал, как комполка бережно подсаживает долгожителя в заднюю кабину спарки, а сам занимает место в передней.

Самолет, с болтающейся из стороны в сторону старческой головой, уже вырулил на ВПП, а я все никак не мог прийти в себя. Когда же я, наконец, обрел дар речи, то поинтересовался у Обручева:

— Кто это?

— О! — тот ткнул пальцем в небо. — Это большой человек! Генерал-лейтенант из штаба округа.

— Тогда зачем Нечипоренко над ним издевается? У генерала, что не хватает власти приказать оставить его в покое и не мучить болтанкой в самолете?

— Жизни не знаешь. Это — авиация. Даже если ты на такой большой должности, все равно, ты — летчик. А раз летчик, то ежегодно должен налетывать определенное количество часов. Иначе, выпрут с должности, и даже министр обороны не поможет. Вот командир и повез его покатать. Полетают потихоньку над аэродромом, сколько необходимо и вернутся.

— Зачем же держать на командных должностях людей до такого возраста, когда они и в кабину-то без посторонней помощи подняться не могут?

— А ты сам бы, на его месте, ушел добровольно? Отказался бы от всех льгот и привилегий? — ехидно поинтересовался Обручев.

— Не знаю. Сам бы, наверное, вряд ли. Но ведь кто-то же должен думать об интересах армии и страны и следить, чтобы такого не происходило. А если завтра война? Этот что ли дедок поведет в бой советских соколов? Ведь опять будет, как в 41-м!

— Это уже вопрос не ко мне, — поняв, что наш разговор начинает приобретать опасный оборот, Обручев резко повернулся ко мне спиной и пошел за тормозным парашютом.

Вернувшись к своему самолету, я едва начал заправку, когда мимо меня пробежал Шувалов. За ним, как-то боком, как краб, но довольно быстро, семенил Гусько. Было заметно, что мой друг чем-то сильно озабочен. На мою попытку окликнуть его, он только отмахнулся и поспешил дальше. Ситуацию прояснил Дед, МиГ которого стоял на ЦЗ по соседству и кто, как обычно был в курсе всех событий.

Оказалось, что два самолета нашей эскадрильи возвращаются обратно, едва поднявшись в воздух. Взлетали они парой. Ведущим шел 21-ый, 23-ий — был ведомым. Во время взлета, ведомый увидел, как что-то отваливается у самолета ведущего и сразу после этого, почувствовал двойной удар о фюзеляж собственной машины. После посадки, самолеты осмотрел техсостав. Обнаружилось следующее: техник 21-го (т.е. лейтенант Гусько) забыл закрыть лючок топливозаправочной горловины. На взлете его оторвало. Лючок полетел назад и угодил точно в ведомого, взлетающего следом. Оторвавшаяся деталь ударилась о кромку воздухозаборника, каким-то чудом не попала в двигатель, отлетела, повторно ударила в крыло и полетела вниз, ухудшать экологию Эстонии.

Представляя, как матерится Шувалов, тыкая пальцем во вмятины на фюзеляже 21-го, как виновато шмыгает носом Гусько и нервно дергает шеей, я злорадно подумал: «Идиот! Как можно, при осмотре самолета не заметить открытый лючок, расположенный прямо по центру фюзеляжа? Не представляю. Так ему, придурку, и надо. Пусть еще скажет спасибо, что в двигатель не попало, а то сейчас бы движок менять пришлось!»

В бога я никогда не верил, но пословицу: «Бог — не фраер, он все видит!» — знал. Подтверждение ее правоты, а также расплата за мое злорадство не заставили себя долго ждать. Следующим на моем самолете летал командир звена капитан Климов. Сразу после запуска, я заметил подозрительную оранжевую каплю, висящую под брюхом самолета, там, где располагался двигатель. Стараясь развеять охватившее меня нехорошее предчувствие, я взял отвертку и начал открывать двигательные лючки, чтобы посмотреть, в чем дело. В этот момент Климов добавил обороты и поток оранжевой гидравлической жидкости хлынул на серые плиты бетонки.

— Отказ гидросистемы. Нулевое давление! — раздался в наушниках моего шлемофона встревоженный голос капитана.

— Догадался уже. Все, отбой полетам! — это было все, что я мог сказать в данной ситуации.

Наконец, последние болты были откручены, лючки упали вниз и повисли на кронштейнах, как четыре поникших крыла. Я еще светил фонариком, пытаясь определить, откуда течет, когда ко мне подошел Дед. Он едва заглянул внутрь и тут же поставил диагноз:

— О, мембрана гидроаккумулятора лопнула. Повезло тебе парень, что хоть на том, что слева.