Рождественская история, или Записки из полумертвого дома

— А мне наплевать на бабки! Юрий вот говорит, что я не вкалываю с утра до вечера, потому и баксов нет. А куля я делаю, если не вкалываю? — вдруг махнул рукой Глеб. — Но я своей жизнью доволен. Я вообще везучий. Все на меня падает. Да мимо проходит. Бобину как-то раз сорвало со станка, крутануло в воздухе, но в аккурат на волосок мимо головы пронесло. Ножиком пырнули, когда с девушкой гулял, но я выжил. Я вот после операции думаю с женой в дом отдыха от работы махнуть. Я ведь счастливчик. И неважно, что плохое случается. Я вам о свадьбе своей скажу. Я невесту-то из машины на руки подхватил, шагнул, а начало марта, ледок, я в луже и поскользнулся. — Он захохотал. — Невеста в платьице таком воздушном была и попу свою в луже намочила, у меня же, пока пытался ее удержать, ноги разъехались и брюки по шву распоролись. А свидетелю в этот момент теща с перепугу автомобильной дверцей пальцы на руке раздробила. И ничего. Все проходит. С тех пор жили хорошо. Я из всего выкрутиться умудряюсь.

— Нельзя так говорить! — вдруг почти злобно сказал Славка.

— Это точно, — глядя в потолок, отозвался бесцветным голосом Паша-наркоман. — У нас один так хвастался, а потом перекурил и в окно с одиннадцатого этажа вышел.

Дедок захихикал, да так, что банки на жгутах затряслись и жидкость расплескалась. Он замахал руками и заклекотал:

— Один мудак у нас все хвалился, что проедет в ворота на грузовике на скорости сто километров, и — кулдык-мулдык — столб снес, и рельсом из сарая ему голову снесло, а тоже удачлив был. Хи-хи!

— Расхихикался дедок, — сказала полнотелая Наташка, занося себя в палату. — А я с уколами к вам пришла. Давайте-ка все попами кверху.

Делала она уколы не очень хорошо, больно, хуже Сибиллы, но лучше Кати. Все поеживались, переворачиваясь после укола на спину. Подойдя к Юрию Владимировичу, она вдруг смущенно покраснела и, глядя в сторону, пригласила его в процедурную:

— Вы уже мужчина здоровый, вставать можете. Сейчас я вам здесь сделаю, а уж потом буду делать в процедурной.

— Что делать-то будешь? — игриво-молодцевато спросил Юрка, работая явно на публику.

— А вы какой интересный! Все вам и скажи сразу! — И, не сводя с красавчика дипломата глаз, исчезла за дверью.

— Самая большая удача, — задумчиво произнес Славка, когда Наташка вышла, это баба хорошая. Да, поди ж ты, их одна на миллион!

— А у тебя что, плохая? — спросил юнец.

— Да не, ничего. Но знаю, что бывают лучше.

— А ты сам старайся, — сказал Глеб. — И она тебя есть не будет.

— Да не ест она меня, — возразил Славка. — Но ворчит — это да. Думает, что я не от болезни, а от лени по дому чего-то не делаю. Не верит, что болею.

Юрий Владимирович подначивающе ухмыльнулся:

— А ты ее прогони! У моего приятеля, как он повышение по службе получил, жена тоже свихнулась. С ума сошла. Испугалась очень, когда у них машину с дачи воровали. Сначала мания преследования. А потом мания величия. Вообразила, сука, себя особой королевской крови. Был слет королевских семейств в Турции. Так она тоже туда отправилась. Продала две своих квартиры — в Сочи и в Киеве. На эти деньги и поехала. Жила в соседней шикарной гостинице. Вернулась и решила, как и положено особе королевской крови, отправиться на сафари в Африку. На остатки денег и поехала. Взяла все бабки и поехала. А там уже в пустыне напилась с кем-то и велела сыну везти ее в город. Уж как их там львы не съели, как он машину вел (первый раз ведь!) и до гостиницы доехал — не знаю. А эта стерва лежала на заднем сиденье и только кричала: «„Осторожнее! Не тряси! Ты везешь особу королевской крови!“» Мужик ее, натурально, выгнал. Но она все равно при баксах, работа денежная, и с работы ее не поперли. Значит, может себя в руках держать! Блажила, может? Баб надо гнать без жалости, тогда толк будет.

Славка посмотрел на него без иронии:

— Да как прогонишь? Моя с семи лет за мной таскается. Я уж ее и бил, и топил — и все ничего: как тогда прилипла, так и посюда. Бывало, детьми в лес пойдем, я ее поймаю, побью, чтоб за мной не вязалась. И все без толку. И физиономию, когда в лесу ягоды собирали, черникой мазал. Гнал от себя. А она ни на шаг.

Он вдруг встал с постели и прошелся по палате, усмехаясь во все свое круглое рябое лицо.