Рождественская надежда

Лапа обнюхала бревно и, почуяв что-то, потрусила в рощу. Порыв ветра растрепал волосы Эмили, и Марк заправил их девочке за уши.

– Они уже познакомились?

– Кто? – не понял Марк.

– Мама и Шон.

– Думаю, да.

Марк привлек девочку к себе и погладил ее по голове. Какое-то время они вместе наблюдали, как Лапа обнюхивает дерево. Мимо проскочила белка и проворно взобралась на ветку. Подпрыгнув, собака встала на задние лапы, уперевшись передними в ствол, и залаяла.

– Куда меня потом отправят?

Марк помолчал. Он и сам не знал, да и ему не хотелось отвечать.

– Патриция найдет для тебя очень хорошую приемную семью.

– Можно я останусь у вас?

Марк с удивлением перевел на нее взгляд. Зачем ей жить у несчастных людей с искалеченной судьбой?

– Это не мне решать. Есть закон.

– Я буду хорошо себя вести, обещаю.

Эмили попыталась заглянуть Марку в глаза, но тот отвернулся, с преувеличенным вниманием глядя на Лапу, мелькающую за деревьями.

– Ты очень хорошая, – проговорил он охрипшим голосом, – но закон нужно соблюдать, и…

– Я буду соблюдать, – горячо прошептала девочка, обхватывая его за шею. – Буду жить с вами и соблюдать все-все законы!

Он обнял ее, и Эмили прижалась к его щеке.

– Пожалуйста, разрешите мне остаться.

Марк ничего не ответил. Не смог выдавить из себя ни слова.

– Пойдем обратно, а то продрогнем до костей, – наконец вымолвил он.

Я как раз закончила прибираться на кухне, когда Марк с Эмили вернулись.

– Мы продрогнули до костей, – сообщила девочка, стуча зубами.

Я помогла ей снять куртку, шапку и перчатки. Коснулась ее ладошек и ахнула:

– Да ты же совсем замерзла!

– До костей, – подтвердила Эмили.

Я сбегала в кладовку и вернулась с одеялом.

– Посиди в гостиной у камина, так быстрее согреешься.

Эмили устроилась на диване, и я поплотнее укутала ее одеялом. Лапа запрыгнула туда же и легла рядом. Я замахала руками.

– Лапа, брысь! От тебя псиной пахнет. Иди в гараж. Давай-давай!

Поджав хвост, собака поплелась в кухню.

– Можно она посидит здесь? – попросила Эмили.

Запрещать было бесполезно. С приездом девочки я оказалась в меньшинстве. Я щелкнула пальцами, и собака с готовностью примчалась обратно.

– Лапа, сиди на полу, – велела я.

Я приготовила горячий шоколад для Эмили и вернулась в гостиную. Лапа тут же потянулась к чашке.

– Нельзя, – строго проговорила я и поцеловала девочку в макушку. – Я пойду наверх, загружу стиральную машину. Скоро вернусь.

Проходя мимо комнаты Шона, я увидела через дверную щелку Марка. Ему уже скоро на работу. Я зашла в ванную, захватила белье из корзины и отправилась в комнату Эмили, чтобы забрать в стирку грязную одежду.

В постирочной я наткнулась на мужа. Он вешал на сушилку влажную водолазку.

– Тут написано: сушить на плечиках. А у меня от мокрого плечики мерзнут!

Я улыбнулась. Впервые за все это время он пытался шутить.

– Ее удочерят? – Марк, стоя ко мне спиной, возился с водолазкой.

– Надеюсь, – вздохнула я.

– А она хочет остаться с нами.

Странно, его слова ранили меня. Почему Эмили сказала об этом не мне, а Марку? Я покачала головой. Ну, разумеется, она выбрала его. Да, я привезла ее сюда, только вела себя слишком сдержанно. И девочка это почувствовала. Дети очень проницательны. Я делаю для нее все, что положено, но именно с Марком ей легко. Я вздохнула. Все мои старания напрасны: я все равно всегда буду чувствовать себя неуверенно, живя с ребенком. А вот у мужа все по-другому, но надо вернуть его с небес на землю: мы не приемная семья, а значит, Эмили не может остаться с нами.

– Ей тут нравится, – продолжил Марк.

Хотя мы с мужем стали почти чужими, Эмили рядом с нами чувствовала себя защищенной. Марк не смотрел на меня, продолжая возиться с водолазкой.

– Ей нельзя остаться, – тихо проговорила я. – Никто нам не разрешит.

Мы помолчали. Как давно в нашем доме правит тишина!

– Но, Патриция, мы и раньше нарушали правила. Она может остаться у нас хотя бы до конца праздников. Днем раньше, днем позже – какая разница? Просто, я думаю, она должна отметить Рождество с Хэлом, Гретой и… – Я молча ждала. – И с нами.

– Да, Марк, я нарушала правила, но тогда дети оставались у нас на одну ночь, а не на несколько дней. Меня могут уволить.

Он оставил водолазку и отвернулся к окну.

– Всем нужно когда-то отдыхать, Патриция. Тем более пятилетней девочке, которая осталась без матери. Особенно в Рождество.

– Марк, я не могу, ты же знаешь.

– Не можешь или не хочешь? Это не одно и то же. После смерти Шона в этом доме не жил ни один ребенок. За несколько лет ты всего пару раз привела сюда детей, чтобы накормить – и не более того. Патриция, почему?

Меня бросило в жар. Я просто не могла вынести присутствие ребенка у себя дома. Ни сейчас, ни потом. Никогда. Слишком больно.

– Потому что ничем хорошим это бы не кончилось! – Я сама не верила своим словам.

– Но сейчас-то все по-другому. Девочке нужно где-то отметить праздник. Ты что, хочешь, чтобы потом она вспоминала, как в Рождество оказалась среди чужих людей? И это после смерти матери! Пусть она будет с теми, кто ее любит! Разве я многого прошу?!

Марк – добрый человек. Именно поэтому я его и полюбила.