Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

А писецъ, затворяя дверь за племянникомъ: Скруджа, впустилъ еще двухъ господъ. Это были почтенные, прилично одтые люди, которые, снявъ шляпы, вошли въ контору съ книгами и бумагами и вжливо поклонились.

— Скруджъ и Марли, не правда ли? — сказалъ одинъ изъ нихъ, справляясь со спискомъ. — Я имю честь говорить съ г. Скруджемъ или г. Марли?

— Г. Марли умеръ ровно семь лтъ тому назадъ, — возразилъ Скруджъ. — Нынче какъ разъ годовщина его смерти.

— Мы не сомнваемся, что его щедрость цликомъ перешла къ пережившему его компаньону, — сказалъ господинъ, протягивая Скруджу подписной листъ. И сказалъ совершеннйшую правду, ибо Скруджъ и Марли стоили другъ друга. При зловщемъ слов «щедрость» Скруджъ нахмурился, покачалъ головой и подалъ листъ обратно.

— Въ эти праздничные дии, — сказалъ господинъ, взявъ перо въ руки, — еще боле, чмъ всегда, подобаетъ намъ заботиться о бдныхъ и сирыхъ, участь коихъ заслуживаетъ теперъ особеннаго состраданія. Тысячи людей терпятъ нужду въ самомъ необходимомъ. Сотни тысячъ лишены самыхъ простыхъ удобетвъ.

— Разв нтъ тюремъ? — опросилъ Скруджъ.

— Ихъ черезчуръ много, — сказалъ господинъ, снова кладя перо на столъ.

— А работныхъ домовъ? — продолжалъ Скруджъ. — Разв они уже закрыты?

— Нтъ, — отозвался госдодинъ, — но объ этомъ можно только сожалть.

— Разв пріюты и законы о призрніи бдныхъ бездйствуютъ? — спросилъ Скруджъ.

— Напротивъ, у нихъ очень много работы.

— О! А я было испугался, заключивъ изъ вашихъ первыхъ словъ, что они почему-нибудь пріостановили свою общеполезную дятельность. Очень радъ слышать противное.

— Убжденіе въ томъ, что эти учрежденія не оправдываютъ своего назначенія и не даютъ должной пищи ни душ, ни тлу народа, побудило насъ собрать по подписк сумму, необходимую для пріобртенія бднымъ пищи, питья и топлива. Время праздниковъ наиболе подходить для этой цли, ибо теперь бдняки особенно рзко чувствуютъ свою нужду, люди же состоятельные мене скупятся. — Сколько прикажете записать отъ вашего имени?

— Ничего не надо писать, — отвтилъ Скруджъ.

— Вы желаете остаться неизвстнымъ?

— Я желаю, чтобы оставили меня въ поко,- сказалъ Скруджъ. — Вотъ и все. Съ своей стороны, я содйствую процвтанію тхъ учрежденій, о которыхъ только что упоминалъ: они обходятся мн не дешево; а посему пусть нуждающіеся отправляются туда.

— Многіе изъ нихъ охотне умрутъ…

— И отлично сдлаютъ, — по крайней мр этимъ они уменьшатъ избытокъ народонаселенія. Впрочемъ, извините меня, я тутъ не при чемъ.

— Но могли бы быть причемъ

— Не мое это дло, — возразилъ Скруджъ. — Для каждаго вполн достаточно исполнять свои собственныя дла и не вмшиваться въ чужія. Я же и такъ неустанно забочусь о своихъ. До свиданья, господа.

Убдившись, что настаивать безполезно, постители удалились.

Довольный собою и въ необычно-шутливомъ настроеніи, Скруджъ снова принялся за работу.

Между тмъ мракъ и туманъ сдлались такъ густы, что появились факельщики, предлагавшіе освщать дорогу прозжавшимъ экипажамъ. Старинная церковная башня, съ готической амбразуры которой всегда косился на Скруджа мрачный викингъ, сдлалась невидимой; колоколъ вызванивалъ теперь часы и четверти гд-то въ облакахъ, и каждый ударъ его сопровождался дребезжаніемъ, точно тамъ, въ вышин, стучали въ чьей-то окочеввшей отъ холода голов зубы. Становилось все холодне. Противъ конторы Скруджа рабочіе чинили газовые трубы, разведя большой огонъ, и около него столпилась кучка оборванцевъ и мальчишекъ: они съ наслажденіемъ грли руки и мигали глазами передъ пламенемъ. Водопроводный кранъ, который забыли запереть, изливалъ воду, превращавшуюся въ ледъ. Свтъ изъ магазиновъ, въ которыхъ втви и ягоды осгролиста потрескивали отъ жары оконныхъ лампъ, озарялъ багрянцемъ лица проходящихъ. Лавки съ битой птицей и овощами совершенно преобразились, представляя дивное зрлище, и трудно было поврить, что со всмъ этимъ великолпіемъ связывалось такое скучное слово, какъ торговля.

Лордъ-мэръ въ своемъ дворц отдавалъ приказанія пятидесяти поварамъ и дворецкимъ отпраздновать Рождество сообразно его сану. И даже маленькій портной, котораго онъ оштрафовалъ въ прошлый понедльникъ на пять шиллинговъ за пьянствр и буйство на улиц, мастерилъ у себя на чердак пуддингъ, въ то время какъ его тщедушная жена, захвативъ съ собой ребенка, пошла въ мясную лавку.

Туманъ густлъ, холодъ становился все боле пронизывающимъ, колючимъ, нестерпимымъ. Если бы добрый св. Дунстанъ не своимъ обычнымъ орудіемъ, а этимъ холодомъ хватилъ бы по носу дьявола, тотъ наврное, взвылъ бы какъ слдуетъ. Нкій юный обладатель крохотнаго носика, до котораго лютый морозъ добрался, какъ собака до кости, прильнулъ къ замочной скважин Скруджа съ намреніемъ пропть Рождественскую пснь. Но при первыхъ же звукахъ:

   Пусть васъ Богъ благословитъ,
   Пусть ничто васъ не печалитъ, —

Скруджъ съ тажой энергіей схватилъ линейку, что пвецъ въ ужас бросился бжать, предоставляя замочную скважину туману и морозу, столь близкому душ Скруджа.