Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

— Потому, — сказалъ Скруджъ, — что всякій пустякъ дйствуетъ на нихъ. Маленькое разстройство желудка — и они уже обманываютъ. Можетъ быть, и вы — просто недоваренный кусокъ мяса, немножко горчицы, ломтикъ сыра, гнилая картофелина. Дло-то, можетъ быть, скоре сводится къ какому-нибудь соусу, чмъ къ могил.

Скруджъ совсмъ не любилъ шутокъ, и въ данный моментъ ему нисколько не было весело, но онъ шутилъ для того, чтобы такимъ путемъ отвлечь свое вниманіе и подавить страхъ, ибо даже самый голосъ духа заставлялъ его дрожать до мозга костей. Для него было невыразимой мукой просидть молча, хотя бы одно мгновеніе, смотря въ эти стеклянные, неподвижные глаза.

Но всего ужасне была адская атмосфера, окружавшая призракъ. Хотя Скруджъ и не чувствовалъ ея, но ему было видно, какъ у духа, сидвшаго совершенно недодвижно, колебались точно подъ дуновеніемъ горячаго пара изъ печки, волосы, полы сюртука, косичка.

— Видите ли вы эту зубочистку, — сказалъ Скруджъ, быстро возвращаясь къ нападенію, побуждаемый тми же чувствами, и желая хоть на мгновеные отвратитъ отъ себя взглядъ призрака.

— Да, — отвтилъ призракъ…

— Но вы однажо не смотрите на нее, — сказалъ Скруджъ.

— Да, не смотрю, но вижу.

— Отлично, — сказалъ Скруджъ. — Такъ вотъ, стоитъ мн проглотить ее и всю жизнь меня будетъ преслдовать легіонъ демоновъ, — плодъ моего воображенія. Вздоръ! Повторяю, что вс это вздоръ!

При этихъ словахъ духъ испустилъ такой страшный вопль и потрясъ цпью съ такимъ заунывнымъ звономъ, что Скруджъ едва удержался на стул и чуть не упалъ въ обморокъ. Но ужасъ его еще боле усилился, когда духъ снялъ съ своей головы и подбородка повязку, точно въ комнатахъ было слишкомъ жарко, и его нижняя челюсть отвалилась на грудь.

Закрывъ лицо руками, Скруджъ упалъ на колни:

— Пощади меня, страшный призракъ! Зачмъ ты тревожишь меня?

— Рабъ суеты земной, человкъ, — воскликнулъ духъ, — вришь ли ты въ меня?

— Врю, — сказалъ Скруджъ. — Я долженъ врить. Но зачмъ духи блуждаютъ по земл? Зачмъ они являются мн?

— Такъ должно быть, — возразилъ призракъ, — духъ, живущій въ каждомъ человк, если этотъ духъ былъ скрытъ при жизни, осужденъ скитаться посл смерти среди своихъ близкихъ и друзей и — увы! — созерцать то невозвратно потерянное, что могло дать ему счастье.

И тутъ призракъ снова испустилъ вопль и потрясъ цпью, ломая свои безтлесныя руки.

— Вы въ цпяхъ, — сказалъ Скруджъ, дрожа. — Скажите, почему?

— Я ношу цпь, которую сковалъ при жизни, — отвтилъ духъ. — Я ковалъ ее звено за звеномъ, ярдъ за ярдомъ. Я ношу ее не своему доброму желанію. Неужели ея устройство удивляетъ тебя?

Скруджъ дрожалъ все сильне и сильне.

— Разв ты не желалъ бы знать длину и тяжесть цпи, которую ты носишь, — продолжалъ духъ. — Она была длинна и тяжела семъ лтъ тому назадъ, но съ тхъ поръ сдлалась значительно длинне. Она очень тяжела.

Скруджъ посмотрлъ вокругъ себя, нтъ ли и на немъ железнаго каната въ пятьдесять или шестьдесятъ саженъ, но ничего не увидлъ.

— Яковъ, — воскликнулъ онъ. — Старый Яковъ Марли! Скажи мн что-нибудь въ утшеніе, Яковъ!

— Это не въ моей власти, — отвтилъ духъ. — Утшеніе дается не такимъ людямъ, какъ ты, и исходитъ отъ встниковъ иной страны, Эбензаръ Скруджъ! Я же не могу сказать и того, что хотилъ бы сказать. Мн позволено очень немногое. Я не могу отдыхать, медлить, оставаться на одномъ и томъ же мст. Замть, что во время моей земной жизни я даже мысленно не перступалъ границы нашей мняльной норы, оставаясь безучастнымъ ко всему, что было вн ея. Теперь же передо мной лежить утомительный путь.

Всякій разъ, какъ Скруджъ задумывался, онъ имлъ обыкновеніе закладывать руки въ карманы брюкъ. Обдумывая то, что сказалъ духъ, онъ сдлалъ это и теперь, но не всталъ съ колнъ и не поднялъ глазъ.

— Ты должно быть не очень торопился, — замтилъ Скруджъ тономъ длового человка, но покорно и почтительно.

— Да, — стазалъ духъ.

— Ты умеръ семь лтъ тому назадъ, — задумчиво сказалъ Скруджъ. — И все время странствуешь?

— Да, — сказалъ духъ, — странствую, не зная отдыха и покоя, въ вчныхъ терзаніяхъ совсти.

— Но быстро ли совершаешь ты свои перелеты? — спросилъ Скруджъ.

— На крыльяхъ втра, — отвтилъ духъ.

— Въ семъ лтъ ты могъ облетть бездны пространства, — сказалъ Скруджъ.

Услышавъ это, духъ снова испустилъ вопль и такъ страшно зазвенлъ цпью, въ мертвомъ молчаніи ночи, что полицейскій имлъ бы полное право обвинить его въ нарушеніи тишины и общественного спокойствія.

— О, плнникъ, закованный въ двойныя цпи, — воскликнулъ призракъ, — и ты не зналъ, что потребны цлые годы непрестаннаго труда существъ, одаренныхъ безсмертной душой для того, чтобы на земл восторжестаовало добро. Ты не зналъ, что для христіанской души на ея тсной земной стез жизнь слишкомъ коротка, чтобы сдлать все добро, которое возможно? Не зналъ, что никакое раскаяніе, какъ бы продолжительно оно ни было, не можетъ вознаградить за прошедшее, не можетъ загладить вины того, кто при жизни упустилъ столько благопріятныхъ случаевъ, чтобы творить благо? Однако я былъ такимъ, именно такимъ.