Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

Вы думаете, что все это хоть немного трогало Скруджа? Нисколько. Это именно и было то, чего онъ добивался. Идти одинокимъ по жизненнымъ путямъ, кишащимъ людьми, отстранять и пугать встрчныхъ, было для Скруджа такъ же сладко, какъ пирожное для маленькихъ лакомокъ.

Однажды, въ этотъ лучшій изъ всхъ хорошихъ дней года, въ рождественскій Сочельникъ, старый Скруджъ, погруженный въ свои дла, сидлъ у себя въ контор. Погода была холодная, пронизывающая и вмст съ тмъ пасмурная. Скруджу было слышно, какъ проходившіе по переулку взадъ и впередъ люди, дули себ въ руки, тяжело дыша, ударяли себя въ грудь и сильно топая, быстро передвигали ногами чтобы хоть какъ-нибудь согрться.

На городскихъ часахъ только что пробило три, а между тмъ было уже темно, какъ ночью, да и весь день почти не было свта. Зажигавшіеся въ окнахъ сосднихъ конторъ огни, представлялись какими-то красноватыми пятнами, расплывавшимися на темномъ фон такого густого воздуха, что, казалось, его можно было осязать. Туманъ проникалъ внутрь домовъ черезъ вс щели и даже скважины замковъ. Снаружи онъ былъ такъ плотенъ, что, хотя эта улица и была одною изъ самыхъ узкихъ въ город, дома напротивъ представлялись лишь какими то смутными призраками. Смотря на эти темныя облака, все ниже спускающіяся и обволакивающія все окружающее глубокою тьмою, можно было предположить, что природа, расположившись гд то по близости, затяла что-то недоброе.

Дверь комнаты, въ которой сидлъ Скруджъ была пріотворена, чтобы хозяйскому глазу было удобне наблюдать за конторщикомъ, помщавшимся рядомъ, въ угрюмой, маленькой каморк, напоминавшей темный колодецъ. Скруджъ по своей скупости разводилъ у себя въ камин самый маленькій огонь, огонь же въ комнат конторщика былъ еще меньше:- казалось, что въ камин лежалъ одинъ ничтожный кусокъ угля. Несчастный писарь дрожалъ отъ холода, но не могъ подбавить топлива, такъ какъ, ящикъ съ углемъ Скруджъ держалъ у себя въ комнат, и каждый разъ, какъ бдный конторщикъ входилъ съ лопатой въ рук за углемъ, хозяинъ неизмнно повторялъ, что будетъ вынужденъ расчитать его. Вотъ почему бдный конторщикъ надвалъ блый вязаный шарфъ и старался согрться пламенемъ свчи. Но такъ какъ онъ не обладалъ сильнымъ воображеніемъ, то вс его старанія и пропадали даромъ.

— Богъ помощь дядя! Съ праздникомъ! — раздался веселый голосъ. Очевидно этотъ голосъ принадлежалъ племяннику Скруджа; онъ такъ быстро подошелъ къ дяд, что тотъ его замтилъ лишь когда раздалось его веселое привтствіе. Только благодаря этому Скруджъ не помшалъ ему войти.

— Ну тебя! — отозвался старикъ, — это еще что за глупости!

Племянникъ Скруджа, согрвшійся быстрою ходьбою въ туманномъ, морозномъ воздух, весь горлъ; его разрумянившееся лицо было удивительно красиво. Глаза его блестли и паръ вырывался вмст съ его дыханіемъ.

— Какъ! Рождество глупости, дядя? — сказалъ племянникъ. — Вдь, вы, конечно, не это хотли сказать?

— Нтъ, именно это, — отвчалъ Скруджъ. «Веселое Рождество!» Изъ за чего теб быть такимъ веселымъ? Какое ты имешь право быть веселымъ? Ты, бднякъ?…

— Ну, ну, — весело воскликнулъ племянникъ, — а какое право имете вы быть не веселымъ? Какія причины можете имть вы, чтобы быть недовольнымъ? Вы?… Богачъ?…

— Ну!.. — промычалъ дядя, не имя на готов лучшаго отвта. За этимъ «ну» послдовало вторично слово «глупости».

— Ну перестаньте, дядя, упрашивалъ племянникъ.

— Да какъ же мн быть, — возразилъ Скруджъ, — разъ я живу въ этомъ мір безумцевъ? «Веселое» Рождество! Провались оно, это Рождество! Чмъ другимъ является этотъ праздникъ, какъ не тмъ временемъ года, когда обыкновенно сводятъ счеты, часто даже не имя денегъ для уплаты ихъ? Съ каждымъ новымъ Рождествомъ только длаешься старше годомъ и ни на волосъ богаче. Это тотъ день, въ который при подведеніи баланса конторскихъ книгъ, убждаешься, что посл двнадцати мсяцевъ каторжнаго труда, ни на одной изъ отраслей торговли, указанныхъ въ этихъ книгахъ, не имешь ни копйки барыша! Еслибъ я могъ исполнить свое завтное желаніе, — продолжалъ со злобою Скруджъ, — то всякаго балбеса, бгающаго съ праздничной улыбкой на лиц, я сварилъ бы вмст съ его рождественскимъ пудингомъ, воткнулъ бы ему въ сердце втку падуба [2], да такъ бы и похоронилъ. Вотъ это было бы дло!

— Дядя! — съ мольбой въ голос произнесъ племянникъ.

— Племянникъ! — возразилъ ему грубо Скруджъ, — празднуй Рождество, какъ хочешь, и не мшай мн праздновать его по-своему.

— Не мшать праздновать Рождество! — повторилъ племянникъ съ удивленіемъ. — Но разв вы празднуете его?

— Ну, и оставь меня въ поко! Увидимъ, много ли оно теб принесетъ радости. Вроятно столько же, что и въ прошлые годы!