Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

– Сделай одолжение, посмотри на меня пристально и скажи мне откровенно и прямо. Действительно ли я – студент Бальтазар, и точно ли ты – Фабиан? Находимся ли мы в доме у профессора Моша Тэрпина, спим мы или одурели? Ущипни меня за нос или хвати меня хорошенько, чтобы я, наконец, проснулся и избавился от этого проклятого колдовства…

– Как ты должен был страшно завидовать и ревновать, когда Кандида целовала этого малютку, – сказал Фабиан. – Но ты должен, однако, сознаться, что его стихи были великолепны.

– Фабиан, – воскликнул Бальтазар в величайшем удивлении, – да что же ты говоришь?!

– Конечно, – продолжал Фабиан, – стихи малютки были прекрасны, и он заслужил поцелуй Кандиды. Вообще, в этом странном человечке есть, по-видимому, много такого, что поважнее красивой наружности. Впрочем, что касается его лица, то оно уже не кажется мне теперь таким гадким, как прежде. Во время чтения стихов его лицо пылало вдохновением, так что он часто казался мне приятным и стройным юношей, несмотря на то, что он едва доставал до стола. Отбрось свою глупую ревность и радуйся, как радуется один поэт другому.

– Как?! – в страшном гневе воскликнул Бальтазар. – Я еще должен радоваться этому проклятому колдуну, которого я хотел бы размозжить кулаком?

– Ну, да, – сказал Фабиан, – ты потерял всякий смысл. Но вернемся в зал, там происходит что-то особенное, я слышу громкие знаки одобрения.

Бальтазар машинально пошел в зал за другом. Когда они вошли, профессор Мош Тэрпин стоял один среди комнаты, держа в руках инструмент, которым он только что производил какой-то физический опыт, и лицо его окаменело от удивления. Все общество столпилось вокруг маленького Циннобера, который стоял на цыпочках, опираясь на палку, и с гордым видом принимал знаки одобрения, которые со всех сторон на него сыпались. Все снова подошли к профессору, который сделал еще один премиленький фокус. Как только он кончил, все опять окружили Циннобера, восклицая: «Прекрасно, великолепно, дорогой господин Циннобер!»

Наконец, сам Мош Тэрпин подскочил к карлику и закричал, в десять раз громче всех остальных:

– Прекрасно, великолепно, дорогой господин Циннобер!

В числе общества находился молодой принц Григорий, который тоже приехал учиться в университете. Принц отличался самой очаровательной внешностью и, кроме того, его обхождение было так свободно и благородно, что ясно обличало его высокое происхождение и привычку вращаться в высших кругах.

И вот принц Григорий не отходил от Циннобера и безмерно хвалил его, как прекраснейшего поэта и самого искусного физика.

Странное зрелище представляли они, находясь вместе. Рядом с прекрасной фигурой принца странно поражал этот необычайный человечек, который едва держался на своих тоненьких ножках, высоко задирая свой длинный нос. Взоры всех женщин были обращены не на принца, а на карлика, который то поднимался на цыпочки, то опять опускался и раскачивался от этого, как какой-нибудь картезианский чертик.

Профессор Мош Тэрпин подошел к Бальтазару и сказал:

– Что скажете вы моему питомцу, моему дорогому Цинноберу? За него говорит очень многое, и теперь, когда я хорошенько к нему присмотрелся, я подозреваю, что судьба его должна была быть очень интересна. Священник, который его воспитал и рекомендовал мне, выражался очень таинственно об его происхождении. Обратите внимание на его благородную осанку и непринужденные манеры. Он, наверное, княжеской крови, а, может быть, даже и королевский сын.

В эту минуту доложили, что подан ужин. Циннобер неловко проковылял к Кандиде, смело подхватил ее руку и повел ее в столовую. В безумной ярости несчастный Бальтазар бросился вон из этого дома и в ночной темноте бежал домой среди бурного ветра и ливня.

Глава 4

О том, как итальянский скрипач Сбиокка пригрозил Цинноберу засунуть его в контрабас, а референдарий Пульхер никак не мог получить места в министерстве иностранных дел. – О таможенных чиновниках и задержанных чудесах. – Очарование Бальтазара посредством набалдашника.

На большом мшистом камне в самой глухой части леса сидел Бальтазар и задумчиво смотрел в глубину, где пенящийся ручей шумел, пробираясь между обломками скал и густым кустарником. Темные тучи носились по небу и спускались с гор; шум деревьев и вод звучал, как глухие стоны, и тут же слышались крики хищных птиц, поднимавшихся из чащи к широкому своду небес, теряясь в проносившихся тучах.

Бальтазару казалось, что он слышит в дивных голосах леса безутешные жалобы природы, что сам он должен изойти в этих жалобах, и все его существо состоит из чувства глубочайшего безысходного горя. Сердце его разрывалось от боли, и пока горячие слезы падали из его глаз, ему казалось, что на него смотрят духи лесного ручья, простирают из глубины свои снежно-белые руки и манят его в прохладную бездну.