Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

Студент не знал, что начать. Весь красный от стыда и досады он не мог выговорить ни слова, не мог сказать, что ведь это не он, а маленький Циннобер так ужасно мяукнул.

Профессор Мош Тэрпин заметил неприятное состояние юноши. Он дружески обратился к нему и сказал:

– Ну, ну, успокойтесь, любезный мой Бальтазар. Я отлично видел, в чем дело. Нагнувшись и вскочив на все четыре конечности, вы прекрасно подражали рассерженному коту. Я сам очень люблю такие естественно исторические игры, но здесь, во время литературного чая…

– Но, любезнейший господи профессор, ведь это же был не я!.. – возгласил Бальтазар.

– Хорошо, хорошо, – перебил его профессор.

Тут подошла к ним Кандида.

– Пожалуйста, – сказал ей профессор, – утешь ты этого Бальтазара, он совсем в отчаянии из-за этого случая.

Добрая Кандида от души пожалела бедного Бальтазара, который стоял совершенно смущенный, с опущенными глазами. Она протянула ему руку и шепнула с милой улыбкой:

– Бывают же такие смешные люди, которые так страшно боятся кошек.

Бальтазар схватил руку Кандиды и страстно прижал ее к губам. Кандида остановила на нем выразительный взгляд своих небесных глаз. Он был на седьмом небе и не думал больше ни о Циннобере, ни о кошачьем мяуканье. Шум прекратился, и все успокоились. Слабонервная дама сидела за чайным столом и кушала сухари, макая их в ром и уверяя, что он успокаивает чувства, которым угрожали враждебные силы, и что ужас сменила живительная надежда.

Два старых господина, которые действительно встретили на улице какого-то кота, пробежавшего у них между ног, вернулись назад успокоенные и сели за карточные столы, как и многие другие.

Бальтазар, Фабиан, профессор эстетики и многие другие молодые люди сели около дам. Тем временем Циннобер притащил себе скамеечку и с помощью ее вскарабкался на диван, где и уселся между двумя дамами, бросая вокруг надменные взоры.

Бальтазару казалось, что наступил как раз подходящий момент, чтобы выступить со стихами о любви соловья к пурпуровой розе. Со смущением, подобающим юным поэтам, заявил он, что если это только не возбудит досады и скуки, и если он может надеяться на снисхождение уважаемого общества, он осмелится прочесть стихотворение, представляющее собою первый плод его музы.

Так как дамы уже достаточно обсудили все, что случилось нового в городе, девицы достаточно наговорились о последнем бале у президента и даже согласились насчет требуемой формы новомодной шляпы, а мужчины могли рассчитывать на следующую еду и питье не ранее двух часов, все общество единодушно просило Бальтазара не лишать его такого прекрасного удовольствия.

Бальтазар вынул из кармана тщательно написанную рукопись и прочел ее.

Его произведение, действительно вылившееся с полной силой и жизнью из истинно поэтического чувства, вдохновляло его все больше и больше. Его декламация, становившаяся все более и более страстной, обнаружила жар его любящего сердца. Он затрепетал от восторга, когда тихие вздохи женщин и возгласы мужчин: «Прекрасно! Великолепно! Божественно!» убедили его в том, что все были тронуты его стихами.

Наконец, он кончил. Тогда все воскликнули:

– Какие стихи! Сколько мыслей! Какая фантазия! Какой стиль! Какая звучность! Как мы благодарны вам за это божественное наслаждение, любезнейший господин Циннобер!

– Что?! Как?! – воскликнул Бальтазар.

Но никто не обратил на него внимания, все бросились к Цинноберу, который сидел на диване, как маленький индюк, и скрипел своим резким голосом:

– Пожалуйста, пожалуйста, вы очень любезны, это безделица, которую я наскоро написал в прошедшую ночь.

Но профессор эстетики возгласил:

– Дивный божественный Циннобер! Сердечный друг! По-моему, ты лучший поэт, существующий теперь на земле! Приди ко мне на грудь, о, прекрасная душа!

Тут он приподнял карлика с дивана и начал ласкать и целовать его. Циннобер очень неохотно на это согласился. Он работал своими ножками на толстом животе профессора и все время квакал:

– Оставь меня, оставь, мне больно, я выцарапаю тебе глаза, я откушу тебе нос!

– Нет, – воскликнул профессор, – нет, добрый друг мой, ты слишком скромен!

Мош Тэрпин встал из-за карточного стола, взял ручонку Циннобера, пожал ее и очень серьезно проговорил:

– Дивный юноша, мне слишком мало говорили о том высоком гении, который тебя воодушевляет!

– Кто из женщин, – воскликнул профессор эстетики в совершенном экстазе, – вознаградит великого Циннобера поцелуем за его стихи, выражающие глубочайшее чувство любви!

Тут поднялась с места Кандида, с пылающими щеками подошла к карлику, опустилась перед ним на колени и поцеловала его в противные синие губы.

– Да! – воскликнул тогда Бальтазар, внезапно охваченный каким-то безумием. – Да, Циннобер, божественный Циннобер, ты сочинил глубокомысленное стихотворение про любовь соловья к пурпуровой розе, тебе принадлежит та дивная награда, которую ты получил.

Сказав это, он потащил Фабиана в соседнюю комнату и сказал ему: