– Гм… – сказал себе Фабиан. – Если этот щелкун на своей большой лошади приехал раньше меня, то я еще успею вовремя придти к тому представленью, которое начнется при его въезде. Если этот странный субъект действительно студент, то ему укажут гостиницу «Крылатого Коня», и если он остановится там со своими громкими криками и сбросит сначала верховые сапоги, а потом себя самого и будет сердиться и важничать, когда бурши начнут смеяться, то произойдет настоящая безумная комедия.
Придя в город, Фабиан думал встретить на улицах и по дороге к «Крылатому Коню» громко смеющихся людей, но этого не было. Все шли спокойно и серьезно. Так же серьезно гуляло по площади перед «Крылатым Конем» несколько академистов, которые собрались, разговаривая друг с другом. Фабиан был уверен, что карлик здесь-то, по крайней мере, не проезжал, но, бросив взгляд в ворота гостиницы, он увидел, что как раз в эту минуту вели в конюшню хорошо знакомую ему лошадь карлика. Он набросился на первого попавшегося из своих знакомых, спрашивая, видел ли он, как прискакал сюда странный и необычайно маленький карлик. Тот, кого спрашивал Фабиан, знал об этом так же мало, как и другие, которым Фабиан рассказывал, что произошло между ним и тем карликом, который выдавал себя за студента. Все очень смеялись, но уверяли, однако, что ничего подобного тому, что он описывал, не случалось. Правда, что минут десять тому назад приехали в гостиницу «Крылатого Коня» два очень представительных всадника на прекрасных лошадях.
– Не сидел ли один из них на той лошади, которую только что повели в конюшню? – спросил Фабиан.
– Да, да, – ответил кто-то, – тот, кто сидел на этой лошади, был немного мал ростом, но зато изящно сложен, с приятными чертами лица, и на голове у него развевались прекраснейшие кудри, которые только можно себе представить. При этом он оказался удивительным ездоком, так как соскочил с лошади с таким проворством и ловкостью, как это сделал бы лучший шталмейстер нашего князя.
– И он не потерял своих сапог и не скатился к вам в ноги?! – воскликнул Фабиан.
– Боже сохрани! – возразили все в один голос. – Что ты говоришь! Такой искусный ездок, как этот маленький господин!
Фабиан не знал, что сказать.
Тут прошел по улице Бальтазар. Фабиан накинулся на него, притащил его и начал ему рассказывать, как этот самый карлик, которого он встретил в лесу, и который упал с лошади, только что приехал сюда, и все считают его красивым человеком с изящной фигурой и находят, что он удивительный ездок!
– Ты видишь, брат Фабиан, – сказал Бальтазар серьезно и непринужденно, – что не все безжалостно смеются над несчастными людьми, обиженными природой…
– Но, Боже великий, – перебил его Фабиан, – да ведь здесь и речи нет о насмешке или безжалостности, все дело в том, можно ли назвать трехфутового человека, смахивающего на редьку, красивым изящным мужчиной!
Бальтазар должен был подтвердить слова Фабиана относительно роста и наружности маленького студента. Другие же уверяли, что маленький всадник был красивый изящный мужчина, причем Бальтазар и Фабиан утверждали, напротив, что они никогда не видали более безобразного карлика. Все остались при своем и разошлись, удивляясь друг другу.
Наступил поздний вечер. Оба друга отправились вместе домой. Тогда у Бальтазара как-то нечаянно вырвалось, что он встретил профессора Моша Тэрпина, который пригласил его к себе на завтрашний вечер.
– Ах, ты счастливец! Счастливейший ты человек, – воскликнул Фабиан, – ты увидишь свою любезную, прелестную мамзель Кандиду, будешь ее слушать и с ней говорить!
Глубоко оскорбленный Бальтазар отвернулся и хотел уйти, но затем одумался, остался на месте и сказал, с трудом подавляя свою досаду:
– Ты, может быть, прав, милый друг, считая меня за влюбленного дурака, я, может быть, и в самом деле таков, но ведь эта глупость есть глубокая болезненная рана, нанесенная моему чувству, и, если ее неосторожно задеть, я могу наделать разных безумств, страдая от этой мучительной боли. Поэтому, друг, если ты меня действительно любишь, не называй при мне имени Кандиды.