Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

– Ха, ха, ха, – рассмеялся Фабиан, – как тонко, поэтично и мистично! Неведомая сила, которая влечет тебя в дом Моша Тэрпина, заключается в темно-синих глазах прекрасной Кандиды. Мы все давно знаем, что ты по уши влюблен в хорошенькую профессорскую дочку, и поэтому спускаем тебе твои фантазии и твое дурацкое поведение. С влюбленными иначе нельзя. Ты находишься в первой стадии развития любовной болезни и в позднейшие годы юности должен привыкнуть ко всем тем странным шуткам, которые мы и многие другие проделывали, благодаря Богу, в школе без большого собрания публики. Но поверь мне, мой нежный друг…

Тут Фабиан снова схватил под руку своего друга Бальтазара и быстро пошел с ним дальше. Только теперь вышли они из чащи на широкую дорогу, проложенную через лес. Тут Фабиан заметил, что вдали скакала лошадь без всадника, окруженная облаком пыли.

– Эге! – воскликнул он, обрывая свою речь. – Какая-то проклятая кляча убежала и сбросила всадника; нужно ее поймать, а затем поискать в лесу всадника.

С этими словами он встал посреди дороги. Но по мере приближения лошади стало видно, точно будто по обеим сторонам ее болтается в воздухе по верховому сапогу, а на седле двигается и возится что-то черное. Прямо перед Фабианом раздалось громкое и резкое «тпру», в голову его полетела пара верховых сапог, и какой-то маленький странный черный предмет скатился ему в ноги. Большая лошадь остановилась, как вкопанная, обнюхивая своего маленького визжащего господина, который корчился в песке и, наконец, с трудом поднялся на ноги. Голова этого человечка была глубоко посажена между высокими плечами. Вся его фигура, все его короткое тело с высокими паучьими ногами напоминало яблоко, насаженное на вилку, на котором вырезали какую-то образину. Когда Фабиан увидел перед собой это странное маленькое чудище, он разразился громким смехом. Но карлик решительно надвинул себе на глаза берет, который он поднял с земли, и сказал грубым и хриплым голосом:

– Эта дорога ведет в Кэрепес?

– Да, – серьезно и мягко ответил Бальтазар и подал карлику сапоги, которые тот искал.

Все старания малютки надеть сапоги были тщетны. Он приподнимался на ноги и со стоном вертелся по песку. Бальтазар поставил сапоги рядом, осторожно приподнял карлика и, держа его таким образом, вложил его ножки в эти слишком тяжелые и широкие футляры. Тогда малютка крикнул ему с гордым видом, подбоченясь одной рукой и приложив другую к берету: «Благодарю вас!» и зашагал к лошади, взяв ее за узду.

Все его старания достать до стремян или вскарабкаться на высокую лошадь остались тщетны. Бальтазар все с той же серьезной мягкостью подошел к нему и приподнял карлика до стремян, но тот, вероятно, сделал слишком сильное движение, так как в ту минуту, как он сел на лошадь, он опять свалился в другую сторону.

– Поменьше жару, милейший мосье! – воскликнул Фабиан, снова разражаясь громким хохотом.

– Черт вас возьми, милейший мосье! – крикнул карлик, совершенно озлившись и стряхивая песок со своей одежды. – Я студент, и если вы тоже студент, то ваша манера хохотать мне в лицо, как болван, есть повод для дуэли, и завтра вы должны со мной драться в Кэрепесе!

– Черт возьми! – воскликнул Фабиан, продолжая смеяться, – да это настоящий бурш и сущий молодец по смелости и чувству собственного достоинства!

Тут он поднял карлика вверх, несмотря на все его упорство и брыкание, и посадил его на лошадь, которая сейчас же весело побежала вперед, неся своего маленького господина.

Фабиан держался за бока и, кажется, готов был лопнуть со смеха.

– Это жестоко, – сказал Бальтазар, – смеяться над человеком, которого природа так страшно исковеркала, как этого маленького всадника. Если он действительно студент, то ты должен с ним драться и даже па пистолетах, хоть это против академических правил, потому что он, конечно, не может владеть ни рапирой, ни шпагой.

– Как серьезно и трагично ты все это принимаешь, милый друг Бальтазар, – сказал Фабиан. – Я никогда не смеюсь над уродством. Но скажи мне, должен ли такой крошечный карапуз садиться на лошадь, из-за шеи которой его не видно? Должен ли он совать свои ноги в такие страшно широкие сапоги? Должен ли он носить такую плотно обхватывающую куртку с тысячью шнурков, галунов и кистей и такой удивительный бархатный берет? Может ли он иметь такой дерзкий надменный вид? Может ли он издавать такие резкие и варварские звуки? Может ли он позволять себе все это, говорю я, и не быть за это осмеянным, как настоящий болван?.. Но я пойду отсюда, мне хочется видеть ту возню, которая поднимется в городе, когда этот воинственный студент въедет на своем гордом коне! С тобой сегодня нечего делать! Счастливо оставаться!

И Фабиан стрелой помчался к городу через лес.