Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

«Ты знаешь, милый Руфин, что мне ничто так не страшно и не противно, как палящие лучи дня, которые истощают силы моего тела, и так напрягают и утомляют мой дух, что все мои мысли сливаются в смутной картине, и я напрасно стараюсь поймать в душе хоть какой-нибудь ясный образ. Поэтому я стараюсь в это жаркое время года отдыхать днем, а ночью продолжаю свое путешествие, и таким-то образом я в прошлую ночь находился в путешествии. Мой возница сбился в темноте с прямой удобной дороги и незаметно попал на шоссе. Несмотря на то, что, вследствие сильных толчков, я подпрыгивал в экипаже так, что голова моя, вся усаженная шишками, напоминала мешок с орехами, я проснулся от глубокого сна, в который был погружен, не прежде, чем я был выброшен страшным толчком на жесткую землю. Солнце ярко светило мне прямо в лицо, а за шлагбаумом, стоявшим прямо передо мной, увидел я высокие башни красивого города. Извозчик сильно жаловался, так как не только ось, но и заднее колесо экипажа сломалось о большой камень, лежавший среди шоссе, и, по-видимому, очень мало, а то и совсем обо мне не беспокоился. Я подавил свой гнев, как подобает мудрецу, и совсем кротко сказал этому малому, что он сущий негодяй, и мог бы подумать о том, что Птоломей Филадельфус, знаменитейший ученый своего времени сидит на земле, и оставить в покое свои оси и колеса. Ты знаешь, мой милый Руфин, как сильна моя власть над человеческими сердцами. Так и теперь случилось, что извозчик сейчас же перестал жаловаться и поднял меня на ноги с помощью шоссейного смотрителя, перед домиком которого случилось это происшествие. К счастью, я не потерпел никакого серьезного ущерба и был в состоянии медленно ходить по улице в то время, как извозчик старательно чинил разбитый экипаж. Неподалеку от ворот того города, который виднелся в голубой дали, я встретил много людей такого странного вида и в таких удивительных одеждах, что я протирал себе глаза, желая убедиться в том, действительно ли я не сплю, или какой-нибудь безумный, дразнящий сон перенес меня в незнакомую сказочную страну. Эти люди, которых я справедливо считал жителями того города, из ворот которого они шли, были одеты в очень широкие панталоны, скроенные на манер японских, из дорогих материй: атласа, бархата, тонкого сукна или очень пестрой бумажной ткани, богато выложенной галунами или красивыми лентами и шнурками. При этом на них были маленькие детские кафтанчики, едва прикрывавшие верхнюю часть тела, по большей части ярких цветов, только немногие были в черном. Волосы их спускались на плечи и на спины, непричесанные, в естественной дикости, а на головах сидели странные маленькие шапочки. У многих была голая шея на манер турок или новогреков, другие носили при этом на груди и на шее кусочки белой бумажной материи, очень похожие на воротники, точно такие, как ты видел, милый Руфин, на изображениях наших предков. Несмотря на то, что эти люди казались вообще очень молодыми, их речь была груба, все движения негибки и у многих была под носом густая тень, точно будто у них там усы. У многих торчали из нижней части кафтанов длинные трости, на которых болтались большие шелковые кисти. Некоторые вынимали эти трости и надевали на них большие и малые, а иногда и очень большие головки странной формы, из которых они, дуя в суживающийся конец тросточки, очень ловко извлекали искусственные облака дыма. У других были в руках широкие сверкающие мечи, точно будто они шли навстречу врагу; у иных были повешены или пристегнуты к спине небольшие вместилища из кожи и олова. Ты представляешь себе, милый Руфин, что я, стараясь обогатить мои знания посредством тщательного изучения всякого нового явления, остановился и устремил пристальный взгляд на этих странных людей. Тогда они столпились вокруг меня, громко закричали: «Филистер, филистер!» и разразились страшным хохотом.

Это меня раздосадовало, так как филистер ведь значит филистимлянин. А может ли быть что-либо более оскорбительнее для великого ученого, как быть принятым за лицо из народа, который за много тысяч лет тому назад был истреблен ослиной челюстью? Я собрал все свое природное достоинство и громко сказал этому странному народу, что я надеюсь, что нахожусь в цивилизованном государстве и могу обратиться к суду и полиции, чтобы отплатить за нанесенную мне обиду. Тут все зажужжали, те, которые до тех пор этого не делали, вынули из карманов свои машины и начали пускать мне в лицо густые клубы дыма, который, как я только теперь заметил, невыносимо вонял и отуманивал мой рассудок. Тогда они произнесли нечто вроде заклинания, слов которого, по причине их страшного смысла, я не могу тебе повторить, любезный Руфин. Я сам о них думаю с глубочайшим ужасом. Наконец, они оставили меня с громким насмешливым хохотом, и мне показалось, что слово «арапник» пронеслось в воздухе! Мой извозчик, который все это видел и слышал, всплеснул руками и сказал: